Morbus Dei. Зарождение

И вот однажды случилось то, что должно было случиться. Противник снова наступал – их отделял еще дневной переход, – а между нами лежала маленькая деревушка. Людей там почти не осталось. Только старики, женщины и дети; мужчин то ли перебили, то ли забрали в войска. Я думал, мы выселим жителей и займем оборону в деревне. Но крупно просчитался: командование решило, что живое заграждение прекрасно деморализует противника. Трусливые французы, нежные как девицы, не смогут открыть огонь по горстке невинных. А если и станут стрелять – времени будет достаточно, чтобы кавалерия зажала их в клещи. «Погоним жителей на французов, как скотину!» Я хорошо помню, как спокойно произнес это наш командир, эта тощая свинья…

Его слова переполнили чашу терпения. Той же ночью я поговорил с единственным товарищем, которому еще мог доверять. Это был парень из Пруссии, он довольно долго воевал в составе австрийской армии. Славный малый и хороший солдат. Из тех, на кого действительно можно положиться. Мы быстро сошлись во мнении, что пора положить этому конец и неважно, какими последствиями это грозило.

Оказалось, что так считали не только мы. В лагере нашлись еще несколько решительных ребят. Мы вместе подобрались к шатру, где спали командиры, одолели часовых – кое-кто из них был на нашей стороне – и поставили мерзавцев перед выбором: выселить деревню или умереть.

Можешь себе представить, как выглядел тогда наш капитан. Но сдаваться господа офицеры не пожелали и выбрали смерть.

Увы, кто-то из часовых все же сумел поднять тревогу, завязалась потасовка. Командиры сбежали в деревню, мы бросились за ними. Дело пришлось на полнолуние, и все было видно как на ладони. Они скрылись в гостинице рядом с часовней, там мы их и настигли. Я хорошо помню – странное это было сооружение, приземистое, и сложено из камня. На стенах жуткие фрески, настоящая пляска смерти… Они словно специально выбрали это место.

Иоганн помолчал, глядя в пустоту.

– Мы не могли оставить их в живых, поскольку знали, что нам грозило.

Элизабет смотрела на него в ужасе.

– Элизабет, у нас не было выбора. Переубедить их было невозможно, и нас отправили бы на убой вместе с жителями. Так мы хотя бы уберегли ни в чем не повинных людей.

– Но на ваших руках кровь офицеров… – прошептала Элизабет.

Всех, кроме одного.

– Поверь мне, на войне у всех руки в крови. Вопрос лишь в том, на чьей стороне ты их запачкал – победителя или проигравшего.

– Но перед Богом вы все равно виновны.

– Не припомню, чтобы Господь хотя бы раз вмешался в происходящее… Неважно, кто у тебя под прицелом. Своим церковники ведь отпустят все грехи.

Элизабет взглянула на него и постаралась постичь, что он имел в виду. Но так и не смогла.

– А что было потом?

– Позже я узнал, что к ним прислали нового командира, человека строгого, но справедливого. А до тех пор наши солдаты отступили, и жители сбежали из деревни. Нам, конечно, тоже пришлось бежать. Иначе оглянуться не успеешь, как с тебя живьем сдерут кожу за убийство офицера. Можно перебить всех крестьян в стране, и тебе за это ничего не будет, но если тронешь офицера, да еще высокого ранга… Нам с Пруссаком удалось сбежать, но мы разделились. Одному Богу известно, что с ним сталось теперь. Почти всех наших товарищей поймали в ту же ночь и в назидание остальным повесили с распоротыми животами на стенах ближайшего города. Бедняги… некоторые умирали несколько дней. Впрочем, для них все осталось позади – мне пришлось едва ли не хуже. Я угодил в плен к французам, принявшим меня за лазутчика. Можешь себе представить, как они поступают с такими.

Элизабет провела рукой по шрамам на его груди.

– Это от них?

Иоганн кивнул.

– Один особенно отличился – маршал Гамелен. Ему это доставляло настоящее удовольствие. Но и он ничего не смог из меня вытянуть. Потом меня таскали из одной тюрьмы в другую, и однажды мне все-таки удалось сбежать. И вот я снова оказался в Тироле. Но поскольку меня по-прежнему считали дезертиром и убийцей, я так и жил в бегах.

Всю жизнь убегать не получится. Однажды он…

Едва живой я попал в эту долину и думал, умереть было бы куда проще. А потом одна девушка меня выходила…

Иоганн нежно погладил Элизабет по щеке.

– И я надеюсь, что сумею как-то загладить свои поступки, если помогу вам.

Элизабет поколебалась, а потом поцеловала ему ладонь.

– Ты хороший человек, Иоганн, что бы ты ни сделал в прошлом. Господь знает, что у тебя в душе, и Он простит тебя.

– Быть может, я предстану перед ним раньше, чем думаю…

Иоганн задумчиво посмотрел в окно. Стало заметно светлее.

– И думать об этом не хочу. Ты не просто так попал к нам – и ко мне, – Элизабет положила голову ему на плечо. – У Господа на твой счет свои замыслы – иначе Он давно тебя забрал бы.

Лист улыбнулся. Он и сам готов был в это поверить.

В этот миг зазвонил церковный колокол, знаменуя утро.

И начало их карательного похода.

Колокольный звон стих. Иоганн и Элизабет смотрели друг на друга. Потом Лист наклонился и поцеловал ее. А когда начал вставать, Элизабет схватила его за руку.