Море

Возле квартиры участкового врача Чути невольно затормозил, но тут же вспомнил и грубо выругался. Вот уже неделя, как врач переехал в Шопрон и работает добровольцем в каком-то военном госпитале.

Чути снова включил третью скорость и изо всех сил нажал газ.

КАС бежит

Немецкая истребительная эскадрилья и КАС не поддерживали между собой связи. Тибор Кеменеш после передачи охотничьего особняка раза два видел издали капитана Таймера. И именно поэтому он остолбенел от удивления, когда однажды, постучав в дверь, на пороге комнаты появился капитан Карл Таймер.

Таймер тщательно вытер грязные сапоги, снял фуражку и, смущенно улыбаясь, принялся стирать с лица дождевые капли.

— Grüss dich[30], Тибор.

Старший лейтенант Кеменеш в это время слушал радио. Он поднял глаза, покраснел до корней волос, хотел было вскочить со стула, но не мог ни пошевельнуться, ни слова сказать.

Испытывая неловкость, Карл Таймер осмотрелся в низенькой бревенчатой комнате, немного помялся, а затем без приглашения сел к столу. Тибор все еще не мог сдвинуться с места. На Таймере была все та же форма капитана, но он заметно похудел; его костлявое лицо, чуть выступающие вперед плечи, запавшие глаза с темно-синими кругами напоминали прежнего Карли. Разница была лишь в том, что он постарел: ему скорее можно было дать шестьдесят лет, чем двадцать пять.

Губы капитана то и дело вздрагивали, словно он собирался что-то сказать. Но Таймер хранил молчание.

Тибор попытался снова представить себе Карла Таймера вместе с его эскортом, когда тот вошел к ним в канцелярию и начал кричать: «Даю вам тридцать минут!..» Нет-нет, это не тот Карли. Забыл даже, как в последний раз они обнимались в Вестбанхофене! Все забыл.

— Вскипятить чай? — спросил он наконец лишь для того, чтобы чем-нибудь разогнать жуткую тишину. И сразу же после его вопроса скованности как не бывало. Казалось, будто они снова сидят в старой студенческой комнатушке, где на книжной полке рядом с томами всемирной истории хранится в железной коробочке душистый чай, завернутый в серебряную бумагу. И стоит картонная коробка, полная тоненьких, сладких сухариков. У них какой-то особый вкус. Инжир? Нет. Ваниль? Корица? Нет-нет, совсем другой вкус. Вкус молодости.

— Спасибо, не надо, — сказал Карл, и его хриплый голос снова превратил комнату в то, чем она была на самом деле: в комнату с полом и белеными стенами, в офицерское жилье, реквизированное Командой аэродромного строительства.

— Тибор, я верил в то, что делал… — произнес Таймер, но так тихо, что Тибор скорее догадался, чем услышал. — Не ради денег или карьеры… Я верил в войну, верил, что после нее все пойдет хорошо… Я думал, что мы правы и выиграем войну…

Кеменеш молчал. Он смотрел в серые глаза Карла Таймера. Сколько разбомбленных деревень, сколько убитых детей видели эти глаза?

Таймер не замечал этого. Бессмысленный взгляд он устремил в окно, на дождливый, хмурый пейзаж. Затем тряхнул головой, как будто желая прогнать какую-то мысль, какое-то воспоминание. Медленно встал, взял со стола фуражку. Губы его снова зашевелились, но он, так ничего и не сказав, повернулся и, не простившись, направился к двери.

«Надо было бы задержать, — подумал Кеменеш, но не находил слов. — Впрочем… пусть идет хоть к черту на рога. Наверное, выпил лишнее, поэтому и захотелось вдруг исповедаться».

Но, когда за Таймером захлопнулась дверь, какое-то гнетущее чувство сдавило Кеменешу горло, и боль спускалась все ниже и ниже, к сердцу.

«Он вернется, — подумал Тибор и принялся расхаживать по комнате. Вскоре он остановился, подошел к радиоприемнику, повертел ручку, взял в руки книгу и тут же отбросил ее в сторону. — Из него вышел отъявленный нацист… А был когда-то моим самым лучшим другом».

Через полчаса снова постучали.

Тибор вздрогнул и чересчур громко крикнул:

— Войдите!

Вошел Тамаш Перц, взволнованный, взъерошенный, без фуражки.

— Тибор, ты знаешь?

— Что?

— Немцы… истребители покинули аэродром.

— Не говори глупостей. Не было никакого приказа.

— Дождешься, когда рак свистнет. Русские совсем близко, по ту сторону Дуная. Говорят, будто под Дунафельдваром они форсировали Дунай в десяти местах. Великолепно, а? Все ждали, что русские будут наступать на Будапешт с востока, а они окружают его отсюда…

— Так вот почему…

— О чем ты говоришь?

— Ни о чем. Только… Впрочем, подожди меня здесь, старина, я посмотрю, действительно ли они драпанули.

Каменеш бегом пересек парк. За оградой простиралось мокрое, глинистое поле, на котором виднелись лужи дождевой воды. Деревья окутывал молочного цвета туман, так что в нескольких шагах ничего нельзя было разобрать.

Тамаш сказал правду, аэродром спешно эвакуировался.