Море

По обе стороны железнодорожной насыпи тянулись канавы, полные дождевой воды. Немцы, как бы не замечая этого, плюхались прямо вводу и, распластавшись, прикрывали голову руками.

Тибор Кеменеш и Тамаш Перц, перескакивая с грехом пополам рвы и лужи, забежали на кукурузное поле. Со стройных стеблей кукурузы свисали к земле гниющие, мокрые листья, все вокруг издавало какой-то сладковатый, отвратительный запах. Сквозь туман сверкнули ракеты, в небе, медленно опускаясь, повисла «Сталинская свеча», заливая всю местность ярким светом. Затем еще две сразу. Стало видно и покинутый поезд, и подводу под железнодорожным мостом, и изредка приподнимавшиеся головы немецких солдат, и стройный, голый тополь, и кукурузное поле, и церковную колокольню вдали.

Бомбежка началась внезапно, как ураган. Гудение самолетов заглушалось мощным грохотом, снова и снова содрогалась земля. С железнодорожного моста в небо ударил сноп огня и дыма, подвода вместе с лошадью и хозяином исчезла, словно ее там никогда и не было. Потом разлетелся в куски паровоз, застрочил пулемет, из ближайшего рва донесся душераздирающий крик. Висящие ракеты погасли, гул самолетов замер. Все это продолжалось минуты три, не больше, но на земле остались мертвые люди, мертвые лошади, мертвые деревья.

— Ты жив? — шепотом спросил Тамаш.

— Так легко черт нас не возьмет.

— Как же мы теперь будем передвигаться?

— Да, скакуна нашего действительно прихлопнули. Напрасно мы с тобой бросили мотоцикл.

— Нечего вспоминать то, чего не воротишь. Будем ждать, пока наш шурин-немец соберет косточки?

— И не подумаем. Этот поезд все равно дальше не пойдет. За кукурузным полем виднеется деревня. Доберемся туда пешком.

Они пошли напрямик через размокшее длинное кукурузное поле, между торчащих стеблей. К ботинкам прилипали большие комья вязкой земли. С трудом передвигая ноги, они шли молча, тяжело дыша.

Было уже пять часов утра, когда Тибор и Тамаш подошли к деревне.

Тибор, прищурив глаза, стал разглядывать дома.

— Слушай, Тамаш. Нам как будто ужасно повезло. Это, кажется, Барачка.

— Неужто это такое большое счастье? — поинтересовался Тамаш. Он остановился и щепой счистил грязь с ботинок.

— Да ведь здесь живет один мой хороший знакомый, Чути, главный инженер Завода сельскохозяйственных машин. Он угостит нас чашкой чаю и даст умыться. Ему также, наверное, известно, когда в Будапешт идет поезд.

— А где он живет?

— Это как раз то, чего я не знаю. Помню только, что у его виллы забор выкрашен в зеленый цвет и перед забором кусты сирени.

— Ну что ж, будем искать, война от нас не убежит.

— Знаешь, где нам узнать? В жандармерии.

— Ты гений, — выразил свое восхищение Тамаш.

Квартиру Чути они нашли через десять минут. А еще через десять минут Чути уже готовил чай для своих гостей. Тибор и Тамаш стащили с себя ботинки, сняли мокрые френчи и босиком, в нательном белье улеглись на диване. Они так крепко спали, что даже не слышали, как Чути прикрыл их одеялом, как он внес чай. Хозяину пришлось их разбудить и пригласить к столу.

— Лучше попейте сначала горячего чаю.

Тамаш в полусне заявил, что ради сна он готов отказаться от всяких горячих напитков. Зато Тибор живо соскочил с дивана и уселся за стол.

— Вы еще ездите на завод? — спросил он у Чути, откусывая хлеб.

— А как же, каждый день.

— Поездом?

— Нет. Езда на поезде сопряжена с трудностями. Я катаюсь на своем «Тополино».

— Что нового в Будапеште?

— Все зависит от того, что вас интересует, Тибор.

Кеменеш засмеялся.

— Ну, скажем, может ли прожить там подобный мне старший лейтенант, который приехал с не совсем законным предписанием?

— Вы не дезертировали?

— Да.

— Не шутите.

Кеменеш пожал плечами.

У меня был выбор: уехать вместе с немцами на запад, остаться на аэродроме и взлететь вверх тормашками в воздух или же вернуться в Будапешт.

— Будапешт сейчас не особенно приветлив. Вам известно, что немцы взорвали мост Маргит?

— Неужели? — оторопел Тибор и поставил чашку.

— К счастью, только одно крыло. После войны легко можно будет восстановить… если только они не наделают больших подлостей. Несчастье свалилось на нас, Тибор. Немцы приготовились к осаде, так просто они не сдадут город.

— Мне кажется, они охотнее станут драться в Будапеште, чем в Вене или Берлине.

Чути, задумавшись, молчал.

— А что вы собираетесь делать в Пеште? — вдруг спросил он.

— Ничего. Буду ждать конца войны.

— Нелегкое это занятие. Нилашисты устраивают облавы на дезертиров. Город наводнен полевой жандармерией. Не ходите в такие места, где вас могут опознать.

— Я думаю, что домой мне являться не следует.

— Я мог бы предложить вам остаться здесь, но Барачка — ненадежное место. Балатонское шоссе — главная коммуникация немцев, они постоянно торчат здесь.

— Спасибо, я все равно не остался бы у вас. Любой ценой я доберусь до Будапешта. Где-нибудь пристроюсь.

— Конечно… конечно, — в раздумье произнес инженер. — Вам ничего иного не остается.

— Вы говорите таким тоном, словно не согласны со мной.