Море

— А как же иначе? Взрывчатка в шахте — полезная вещь, в снаряде — вредная. Мечта, вознесшая Икара к небесам, — хорошо, «Мессершмидт» — плохо. Чугун — хорошо, если из него делают печки и колеса паровоза, но если гранатные кожухи…

— Да, если гранатные кожухи… — пробормотал Чути. вздыхая. — Ну, попытайтесь разбудить вашего друга. Через полчаса поедем. Я подвезу вас на своей машине. Куда вас доставить? К родителям?

— Нет, ни в коем случае. Дома мне нельзя появляться из-за соседей. Есть у меня друг в больнице Святой Каталины, — ответил Тибор. — Если бы вы не отказали подбросить нас туда, я был бы вам благодарен.

— С большим удовольствием. Если только по дороге в нас не угодит какая-нибудь бомба.

Золотое дно

Кати Андраш работала в шляпном салоне «Милочка» на улице Шандора Петефи. Когда участились бомбежки, полковник Гуидо Галфаи прислал своей жене письмо:

«Я всегда полагался на твою расторопность и практичность, дорогая. Но сейчас умоляю больше не рисковать. Садись на первую попавшуюся машину и поезжай следом за мной в Шопрон. Брось к черту шляпы, сейчас не до них». Госпожа Галфаи показала письмо своей подруге Амалии и гордо засмеялась. Он опасается за нее! Вздумал советовать, чтобы она бросила это золотое дно! Она, конечно, поедет, но поедет, когда сочтет нужным, с полной шляпой золота!

В шляпном салоне не прекращалась работа ни днем, ни ночью. И хотя в момент, когда в дом попали две мины, потолок примерочного зала обвалился, огромное венецианское зеркало, журналы мод, мебель погибли и телефон с тех пор безмолвствовал, тем не менее от заказчиков не было отбоя. Графини, баронессы, жены министерских советников, генералов, даже несмотря на самые яростные обстрелы, или приходили сами, или, чаще, присылали своих слуг со всякого рода просьбами. Они дюжинами заказывали теплые меховые шапки, модные тюрбаны, муфты — вещи, необходимые для поездки на запад в нетопленых загонах, по холодным шоссе, с вынужденными стоянками из-за бомбежек. И платили за шляпы, почти не считаясь с расходами. Железная кассета госпожи Галфаи изо дня в день пополнялась новыми пачками стопенговых ассигнаций, драгоценностями, золотым ломом.

Из прежнего, выходившего во двор, темного и сырого помещения мастерская перебралась в настоящий подвал. Сначала под нее заняли опустевший дровяной склад. Сюда перенесли швейные машины, болванки, утюги, ценные колпаки, меха, материю, Шелк и гнули спины с раннего утра до полуночи при желтом свете стосвечовой лампочки. В крошечной каморке восемь девушек влажными от сырости руками, корчась от боли в пояснице, шили красные, синие, розовые тюрбаны. Они не успевали выполнять даже четвертой доли заказов. В середине ноября госпожа Галфаи решила расширить свое предприятие. Она дала начальнику ПВО и дворнику по пять тысяч пенге и за это получила в свое распоряжение весь дровяной подвал под фронтоном огромного дома, выходящим на улицу Шандора Петефи. Это, правда, означало, что дрова сорока семей надо было перенести в конец подвального коридора. К счастью госпожи Галфаи, топлива оказалось очень мало: часть семей — одни по собственной воле, другие по воле нацистов — скиталась где-то в Задунайском краю или в Германии.

Госпожа Галфаи, расширив свое предприятие, дюжинами принимала модисток. На единственное объявление сразу явилось не менее семидесяти молоденьких девушек и пожилых женщин. Они предъявляли уйму документов, метрические выписки, дорожные удостоверения, свидетельства о прописке, справки с места жительства, рассказывали путаные истории о бегстве из Трансильвании, о родственниках, у которых якобы собирались погостить, но не застали их дома, о воздушных налетах, о том, будто они опоздали на поезд, потеряли чемоданы и не смогли уехать. И, что удивительно, все они за гроши соглашались на любую работу, все готовы были отказаться от жалованья, только бы остаться здесь и получить тарелку горячей пищи.

— Смотри, это все еврейки… Ты когда-нибудь с ними влипнешь, — предупреждала госпожу Галфаи ее подруга, сорокапятилетняя старая дева Амалия, которой по фигуре можно было дать двадцать лет, а по морщинам на шее и все шестьдесят.

Амалия, между прочим, не интересовалась политикой и ненавидела войну исключительно из-за того, что у парикмахеров не стало перекиси водорода и хны, а ее пышные соломенно-желтые волосы успели отрасти на целых два пальца и были у корней совершенно седые.

— Ну и пусть, какое мне до этого дело, — отвечала госпожа Галфаи. — Работают хорошо, а остальное меня не касается. — После непродолжительного раздумья она добавляла: — Теперь столько кругом преступлений… не мешает иногда подумывать и о спасителе, о милости божьей…