Море бьется о скалы

И вот Олег Петрович и Бойков обновляют шахматы. А санитар нет-нет да выглянет из-за одеяла-занавески, чтобы еще раз полюбоваться своим трудом. Немалых хлопот стоили ему эти шахматы. Из принесенных по его заказу со стройки березовых чурочек он терпеливо вырезал фигуру за фигурой, раскрашивал их и доску огрызком химического карандаша, смазывал для блеска рыбьим жиром… Получилось неплохо. Правда, кони смахивают на нечто среднее между свиньей и гусем, но разве в этом суть. Суть в том, что теперь Олег Петрович может сколько ему вздумается беседовать с Федором, Никифором Бакумовым или своим земляком Степаном. И никаких подозрений. Что тут особенного? Да старик комендант только диву дастся. Русские играют в шахматы!

— Значит, ты сюда? Понятно… — подперев большим пальцем подбородок. Олег Петрович задумывается, — Так… Времени прошло порядочно, а сделано? Мало сделано, Федор. Что ж, я, пожалуй, рокирнусь. Вот так… Ходи… Плохо используем благоприятную обстановку. Никифор никак не подберет ключи к Цыгану. Да и с норвежцами как-то не получается. Так ходи!

— Сейчас… Дай подумать… — Федор берет двумя пальцами «фиолетового» слона, переставляет. — Осторожничаем мы. Забываем, после Сталинграда немцы стали уже не те. Теперь они опустили крылья.

— Ну, это ты брось!..

— Не брось, а точно говорю. Ты в яме не бываешь, а я вижу… Только Овчарка бесится. Еще злей стал. Брат у него в Сталинграде накрылся. Капуста говорил… Ты пошел?

— Да, вот этой пешкой…

Федор сейчас же отвечает ходом коня и говорит, не отрывая взгляда от фигур.

— А с денщиком я не валандался бы. Враз бы расколол сопляка.

— Это как же?

— Очень просто… После одного разговора в темном углу он станет ходить по струнке. Любое поручение выполнит.

— Уверен? — Садовников выпрямляется на табурете.

— Абсолютно. Больше ему ничего не остается… Надо как-то заглаживать старые грехи… Он не дурак. Понимает, откуда ветер тянет…

У врача ползет вверх левая бровь. Он снимает очки и встает из-за стола.

— Такие разговоры для меня нож острый. Честное слово!.. Шапкозакидательство никогда не приносило пользы. Так можно все погубить.

— А что губить? — снизу Федор вызывающе заглядывает в лицо врача. — Сам говоришь — ничего не сделали.

— И не сделаем при таком отношении… А головами поплатиться можем… Да, очень даже просто…

Из коридора слышатся неторопливые шаги. Они все ближе и ближе. Садовников поспешно садится, склоняется над доской.

— Чей ход?

— А черт его знает… — обиженно ворчит Федор. — Ходи ты…

Врач почти наобум переставляет фигуру. Так же наобум отвечает Федор. Садовников делает вид, что он весь ушел в игру. Не оборачиваясь на скрип двери и приближающиеся шаги, он думает: «Кто пожаловал?»

— О, забавляетесь! — говорит Бакумов. В его хрипловатом от простуды голосе удивление и еще что-то такое, чего Садовников сразу не может понять. Олег Петрович косится на Бакумова, который стоит в конце стола. В округлых глазах врач замечает блеск, который бывает, когда человек затаил в себе радость.

— Иван вот маскировку придумал, — говорит Олег Петрович, точно оправдываясь.

— Это не плохо… Остроумно, во всяком случае… — на синеватых губах Бакумова легкая улыбка. Бакумов окидывает взглядом приемную и почти ложится грудью на стол: — Людвиг, оказывается, коммунист. Был на конгрессе Коминтерна в Москве. Просит подробный план лагеря. На случай бомбежки…

Все трое молча переглядываются.

— Вот это дело! А ты говорил!.. — укоряет Федора Садовников. У него в левом глазу порхают под выпуклым стеклом искры радости.

— Виноват… — сдается Федор. — Сделаю за это план. Давайте бумаги.

Все трое обшаривают свои карманы. Врач находит сложенный вчетверо и уже изрядно потертый нелинованный листок. Федор достает карандаш, а у Бакумова нет ничего.

— Ну, что это за бумага, — недовольно морщится Федор, развертывая листок. — Надо как следует сделать. Не ударить в грязь лицом.

— Просил подробно нанести немецкий блок, — шепчет Бакумов.

Садовников понимающе кивает и зовет Ивана. Тот озадаченно скребет в затылке.

— У Антона в блокноте добрийша гумага… Тильки как ее визмешь?

— И нечего пытаться… — отмахивается Садовников. — Чтобы навлечь подозрения?..

— У Яшки Глиста альбом… Полуватман… Куртову он даст, — Федор вопросительно смотрит на Садовникова.

— Осторожней с Куртовым. Не по душе мне этот романтик. Пристал к девчонке… К чему?..

— Хороший парень, — уверяет Федор. — Я схожу?

— Подожди! Зачем тебе бумага? Для чего?

Федор на секунду задумывается.

— Для списка полицаев. Обер-лейтенант требует.

— Тогда к Куртову не обращайся. Сам попроси у Глиста. Не откажет.

Федор соглашается и уходит. Никифор занимает его место за шахматами. Окинув взглядом фигуры, говорит:

— Неважное у него положение. Проигрывает…

— Да мы так просто двигаем… Скажи Степану… Пусть поинтересуется, не ожидается ли сюда десант. Надо заранее к нему подготовиться… Не забывайте осторожности…

Федор возвращается с двумя листками голубоватой плотной бумаги, целлулоидной линейкой и остро заточенным фаберовским карандашом.