Море дышит велико

Ночные бомбёжки, изматывая, стоили десятка прямых поединков. Раз-другой всё обошлось, а восьмого декабря, в двадцать один ноль-ноль, сторожевик вздрогнул от залихватского свиста, осел кормой и тут же вскинул её от крутого удара. Пробив насквозь кубрик нижней команды, фугаска рванула под килем. Аварийная партия быстро завела рейковый шпигованный пластырь, но осколки прошили обшивку и второе дно. Хлестала густая вода с мазутом. Переборки вздувались пузом, ломая расклиненные бревна подпор, слезились и лопались по клепаным швам. Продавило преграду на сто восьмом шпангоуте, затопив кормовой погреб с боезапасом. Еще полчаса шла борьба на новом рубеже, а помощи во время налета ждать не приходилось. Стальные листы опять поползли под напором. Иззябших «духов», иначе говоря — кочегаров, выловили, как рыб, из люков левой машины. Все знали — прорыв воды в следующий отсек поглощает запасы плавучести. Переборка у второго котельного отделения стала последним рубежом. Но как ни подпирай её бревнами, она тоже оказалась хилой, не прочнее других. И тогда поступил немыслимый приказ покинуть сторожевик.

Яков Рочин не ожидал такого исхода. Он не успел затолкать в жерло своей сотки пушечного сала, не защитил консервированной смазкой затвор и механизмы поворота. «Теперь заржавеет», — терзался он, глядя на конвульсивно вздрагивающий корпус. Потом враз оборвало швартовы, и корабль опрокинулся на борт.

В голове не укладывалось, что это конец, что можно потонуть вот так у причала, без единого выстрела. За семь лет сторожевик стал привычным, как родной дом.

От жирной шинели Рочина разило нефтью. Рабочее платье облипло и схватывалось панцирем на ветру. Но Яков не замечал ничего. Тупо смотря на чёрную воду, уже сомкнувшуюся над кораблем, он был вроде погорельца на пепелище…

И вот снова та же стальная «коробочка». Та же верхняя койка в первом кубрике и знакомый до любой заклепки железный угольник — кница, о которую набито столько шишек в прежние годы. Пока Яков путешествовал в спецкоманде и воевал на тральце, старый корабль подняли, отремонтировали, ввели в строй. И должность у Якова прежняя — командир носового орудия. Вот только сотка его уже никакая не заступница. Она теперь вроде игрушки для пальбы в цель. И дни опять тягуче одинаковы, согласно распорядку дня и отрывному календарю.

Десятый год уходил за корму, а службе не было конца. И где-то пропала охота. Говорили, перво-наперво надо передать опыт, что флот не может без кадров, но кто скажет, как дальше жить. Капитан-лейтенант Рудых, видно, не зря объяснял, что наша Земля и та не просто крутится вокруг Солнца, а летит вместе с ним, вертясь по спирали. И человеку скучно топтать свои же следы. По выходе из госпиталя, обрадовавшись как дурак, Рочин сам напросился сюда. И чего нашел? Начальство сплошь новое. Кореш Иван Буланов, хотя он с зенитных автоматов, тоже китель надел. А что Ванька знает про главный калибр? Лейтенант Чеголин туда же — командует. Рыжим вот при всех обозвал.

Тяжко было старшине первой статьи Якову Рочину, а выхода он не находил.

Глава 3. Сказки мне ни к чему

Минул срок возвращения Петра Осотина из командировки, но на «Тороке» не было ни баббита, ни главного боцмана, ни каких-либо известий о нем. Его подождали еще три дня — льготное время, отпущенное на дорожные неурядицы. Дальше полагалось официально донести о случившемся для организации розыска безвестного дезертира. Капитан-лейтенант Выра не хотел такого поворота событий и потому с явным удовлетворением расписался на семафоре, принятом сигнальщиками за час до исхода всех сроков. В тот момент он не задумывался о том, что могло приключиться с боцманом, который, как оказалось, угодил в госпиталь. Главное, Осотин не пропал и, больше того, направил с оказией посылку с чушками белого антифрикционного сплава.

Правда, доктор Роман Мочалов воспринял новость с чрезвычайным сомнением:

— Здоровенный дубина, — объявил он.

— Ежели конкретно рассуждать, выходит, несчастный случай, — предположил Макар Платонович Тирешкин, с некоторым облегчением полагая, что его лично не призовут к ответу за плохое воспитание пострадавшего. — То есть, «ехал к Фоме, а заехал к куме».

— А металл отправил заранее? — спросил механик. — Или потом?

— Да он сам кому хочешь нанесет телесные повреждения, — хмыкнул доктор.

— Точно, — кивнул Виктор Клевцов. — Рукопашному бою «обучал сам.

— Ты? — не поверил Чеголин.

— Полгода был в нашем разведотряде…

— Пусть лечится, — заключил Выра. — И на том спасибо, что не сорвал ремонт.

Настроение у него поднялось. После постановки корабля в док Василий Федотович разрешил культпоход в кино и пошел сам. Демонстрировали фильм, который снимался у всех на глазах. Еще недавно народный артист Бабочкин в форме капитана второго ранга, вживаясь в роль, разгуливал по причалам. Его, конечно, узнавали — живой Чапай, и встречные на полном серьезе отдавали ему честь. Для съемок выделили лучший корабль — лидер «Баку». И картину ставил знаменитый Эйзенштейн, который, можно сказать, вошел в историю на флотской тематике.