Море дышит велико

Председатель комиссии, который был назначен командующим, прибыл на легковушке к борту «Торока» в самый неподходящий момент, когда Чеголин давал объяснения экспертам. Докладывая им, как удалось попасть в мину с первого выстрела, лейтенант не подозревал о том, что главный герой этой истории снова решил всех удивить. Рочину вздумалось доказать, что натянутый стальной швартов вполне может заменить турник, если, конечно, отклетневать, то есть особым способом обмотать необходимый участок троса просмоленной парусиной. Старшина лихо крутил «солнце» вокруг швартова под общее одобрение болельщиков. Никому не было дела, что налицо грубое нарушение воинского порядка и техники безопасности. Вахтенный у трапа и дежурный по низам тоже глазели на гимнастические упражнения Рочина и опоздали дать сигнал для встречи председателя комиссии. И только Жулик, сразу учуяв, что ступивший на палубу моряк по знакам различия весьма похож на прежнего хозяина, встал на задние лапы в ожидании подачки.

— На поверку выходит, что пес здесь самый дисциплинированный, — сдержанно заметил прибывший, когда Чеголин, с опозданием представившись, сопровождал его к командиру корабля.

Даром это пройти не могло. Вызов к старпому с вытекающими отсюда последствиями был неизбежен. Отшвырнув в сердцах «самое дисциплинированное» животное, Чеголин послал рассыльного за старшиной команды комендоров.

— «Дробь получается», Иван Аникеевич. Почему личный состав на пирсе? Что у нас по распорядку?

— Кормовое орудие пробанили. Остальное в порядке. Ума не приложу, чем еще занять народ…

Старшина команды был прав. Любой коллектив превратится в зевак, если не поставить четких задач. Распорядок дня на сей раз был составлен наспех. Все были озабочены проверочной комиссией.

— Так. Это исправим. А ваш Рочин? Не понял за службу, для чего нужны швартовы, или считает, что теперь ему дозволено всё?

— Виноват, — нахмурился Буланов. — Недосмотрел…

Старшина первой статьи Рочин заслуживал наказания. Более того, Артём был обязан объявить взыскание и еще недавно бы не колебался. Но если дисциплинарные права не для возмездия, если они для воспитания, то наказание старшины пользы бы не принесло. Рочин явно загордился. В нем видели мастера, который едва ли не спас свой корабль. Любые права не помогли бы Чеголину сбросить маэстро с этого пьедестала.

Поправив нарукавную повязку — «рцы», лейтенант сошел на причал, по мере сил стирая с лица выражение официальной строгости. Болельщики расступились перед ним и замерли в ожидании событий.

— Где ваша тросточка?

— Чего? — Рочин готовился к иному разговору и такого вопроса не ожидал.

— Канатоходцы работают обязательно с тросточкой. Без неё обходятся только рыжие, но те потешают у ковра.

Ей-богу, Чеголин не имел в виду медный оттенок волос у старшины первой статьи. Он упомянул о клоунах только к слову. Но слушатели дружным гоготом подчеркнули именно это обстоятельство.

Лейтенант спохватился. Может быть, увлекшись, он переборщил? Подчиненных оскорбить легко, и нельзя забывать о том, что они лишены возможности платить той же монетой. Во всяком случае, самолюбивый старшина раньше снисходительно сторонился Чеголина, теперь же лез на рожон, стараясь взять реванш в словесной баталии.

— Как почивали, товарищ лейтенант? Маманю во сне не видали?

— Представьте, нет. Зато видел гастролера, который ходит, задрав нос, и руки в карманах. Препотешное зрелище…

Отвечать требовалось спокойно, с улыбкой, ни в коем случае не показывая раздражения. Попробуйте всё время держать себя, как по боевой готовности номер два! Чеголин устал от старшины первой статьи Рочина и прямо-таки мечтал о том времени, когда будет наконец объявлен приказ об увольнении с флота в запас матросов и старшин старших возрастов.

В общем, благие намерения ошибок не оправдывают. Недаром ими вымощена дорога в ад. С особенной наглядностью Артём понял это в каюте Евгения Вадимовича Лончица по окончании своего дежурства. Здесь был применен тот же прием, а роли переменились. Старпом «полоскал» лейтенанта, как только мог, возложив ответственность и за непродуманный распорядок дня, который сам же и утверждал, и даже за нахального Жулика. Оправдываться перед Лончицем было нелепо, спорить нельзя, а соглашаться с назойливым присловием «понятно?» Чеголин тоже не захотел. Его молчание подстегивало старпома, прибавляя ему красноречия. Страстный обличительный монолог его был прерван на самом драматическом месте стуком в переборку. Вот, оказывается, как запросто вызывал старпома командир корабля.

— Разговор не окончен, — предупредил Евгений Вадимович. — Обождите здесь.