Море дышит велико

За ужином хозяйка рассказывала об истории, которая взволновала весь город. Суд слушал дело о раз воде. Обстоятельства банальные: пока муж находился в плавании, супруга закрутила хвостом, а четыре: летнего мальчугана приютили соседи. На суде отец умолял отдать парнишку ему, но ничего не добился.

— «А судьи кто»? — возмутился Артём.

Собеседница не знала классического монолога и потому объяснила, пригорюнившись:

— Всё больше женщины.

Ей тоже казалось, что с отцом парнишке было бы лучше, но разве мыслимо воспитывать его на военном корабле...

И тут Артём вспомнил, как однажды, дежурным офицером, встречал командира корабля. Выра шел по причалу шаткой походкой, а за ним, как на буксире, Егорка.

— Папа, мне больно ручку, — плакал он. — Папоч­ка, я сейчас упаду...

Чеголин, как положено, скомандовал и приступил с докладом, но Выра, не дослушав, отодвинул его с дороги, как неодушевленный предмет.

От невероятного предположения у Артёма широко раскрылись глаза. Иван Аникеевич догадался, о чем думает лейтенант, и, сдержанно кивнув, подтвердил.

Глава 6

В ритме вальса

В кают-компании то оттопыривались, то прилипали к борту занавески у задраенных на броняшки иллю­минаторов. В гнездах буфета позванивала посуда. Обе­денный стол с поднятыми буртиками накрыли влаж­ной скатертью, чтобы не елозили тарелки, налитые до половины. А суп плескался, ходил сглаженной жир­ной волной. Роман Мочалов только взглянул на суп, и его сразу же замутило.

Странно, за год службы на «амике» он не запом­нил столь явных симптомов морской болезни. Бывало, в море голова, наливаясь болью, гудела корабельным колоколом-рындой. Но ожидание близкого боя подав­ляло всё. Нервы щекотало только лишь на коротких стоянках в безопасности, но кто же укачивается зад­ним числом? Всё упиралось в нервы. Не случайно тот загребной с «амика», вымолив себе жизнь, через три дня стал трупом. Остальные выжили, несмотря на ра­нения. Им было приказано остаться в живых.

Роман Мочалов тоже выполнил все заветы капи­тан-лейтенанта Рудых. Он госпитализировал всех, кто нуждался, доложил о случившемся устно и письмен­но, представил Рочина к медали и, разыскав Выру, лично передал ему пакет в провощенной бумаге и ры­жий реглан на меху. А потом он, неожиданно для всех, ухватился за скромную фельдшерскую должность на «Тороке», с остервенением отвергнув лестное предложение работать хирургом-ординатором. В медсанотделе напомнили, что работа на тральщике была временной. Мочалова посылали туда оморячить­ся, как выпускника гражданского института.

— Не желаю болтаться в тылу! — стоял на своем Роман.

Это была правда, но не вся правда. Еще на катере в Карском море Мочалов поклялся, если выживет, спе­циализироваться в педиатрии, то есть лечить детей. Ему претили рваные, осколочные и пулевые ранения, и еще он боялся, что после войны из госпиталя будет куда труднее демобилизоваться.

Старший лейтенант медицинской службы и поня­тия не имел о том, что после гибели «амика» не смо­жет переносить качки. Суп в тарелке тотчас напоми­нал ему солярку из взорванных цистерн, и сразу же виски стягивало обручем.

Любой выход в море стал пыткой, и надежды по­степенно приучить вестибулярный аппарат не оправ­дывались. Василий Федотович Выра проявлял снисхо­дительность, остальные, смеялись. Как-то около дверей каюты доктора, которая служила также амбулаторией, раздались нетвердые шаги, а потом голос главного боцмана:

— Зря тышкаетесь.

— Так точно. За лекарством от тошноты.

— Дак он сам лежит пластом. Марш наверх палу­бу драить!

— Товарищ главстаршина...

— Кому сказано? Найди себе три точки опоры и вкалывай. Самое верное средство. А других нет...

Три точки опоры. У Романа Мочалова их не было даже на берегу, где он не ходил, а порхал. Выра всего лишь заставил доктора носить боевую награду. Но порхать с орденом было неловко, а как жить дальше, он не представлял. Виктор Клевцов, придя на «Торок» заместителем командира, пообещал избавить Романа от морской болезни, будто что в этом понимал. Виктор, ясно, шутил, хотя мог посодействовать всерьез. Мо­чалов часто представлял себя в детской клинике, а сам по-прежнему крутился среди семидесяти мужиков, у которых никогда не болели животики, и сокровенная мечта незаметно свелась к воображаемым беседам с юными родительницами.

Привычно удерживаясь, чтобы не вылететь из кой­ки, Роман страдал от муторной безысходности и ду­мал о том, что расхожую поговорку «солдат спит, а служба идет» придумали зря. Не идет она, едва та­щится. И вообще провались всё пропадом, если врачу отказывают в неотъемлемом праве устанавливать режим лечения.

Василий Федотович заболел, когда стояли на рейде в ожидании сигнала начать учения. Командира ко­рабля знобило, у него появился надсадный кашель. Роман, прихватив стетоскоп и градусник, явился к Выре без вызова.

— Отставить, — сипел тот, облизывая обметанный рот. — Согласен на стопку медицинского для профи­лактики...

Какая там профилактика, если издалека было за­метно, что температура у больного не меньше тридца­ти девяти градусов.

— Похоже на пневмонию.