Море и берег

Тем временем наверху, в боевом отделении башни, огонь стал ослабевать. Окончательно он был ликвидирован подоспевшим сюда аварийным отделением. Только тогда Пушкарев почти без сознания в горящем бушлате вывалился из люка башни на руки товарищей.

Этот момент запечатлел фронтовой фотокорреспондент Шейнин, который вместе с нами ходил в феодосийский десант.

Совсем недавно мне удалось узнать о судьбе комендора Василия Покутного. Обожженный, с искалеченными [99] руками, по возвращении крейсера в Новороссийск он был отправлен в госпиталь. Все считали, что ему не выжить. А он выжил.

Покутному пришлось немало месяцев проваляться на госпитальных койках. В конце концов искусные врачи поставили его на ноги. Он уволился со службы инвалидом первой группы и еще несколько лет продолжал лечение. Когда почувствовал себя лучше, стал работать на Днепропетровском пластмассовом заводе в отделе технического контроля. Там Василий Матвеевич трудится и по сей день.

...»Красный Кавказ» под огнем продолжал свою необычную швартовку. На мол удалось завести второй трос. Корма медленно подтягивалась к бетонной стенке. На юте, не обращая внимания на пули и осколки, работали старпом крейсера капитан-лейтенант К. И. Агарков, краснофлотцы боцманской команды, артиллеристы. Они делали все возможное, но ветер жал, и корма двигалась очень медленно.

До войны мы говорили о швартовке как об элементарном вопросе из морской практики. Но вот как это оборачивается в бою, когда кругом падают снаряды, а корабль не имеет места для безопасного маневрирования, когда надо рассчитывать с точностью до метра и в известной степени идти на риск.

И еще я подумал о собственной промашке. При подготовке операции следовало предусмотреть в составе кораблей передового отряда хотя бы один мощный буксир. Как бы он сейчас пригодился, чтобы подтолкнуть корму крейсера.

Мы решили начать высадку десантников, не дожидаясь окончания швартовки. Я вызвал по радио командира «Красного Крыма», поинтересовался, как идет перевозка бойцов.

— Задержек нет, — ответил Зубков. — Команды катеров действуют отлично.

— Направьте несколько катеров к борту «Красного Кавказа», — приказал я и пояснил, в чем дело.

Вскоре катера подошли. На «Красном Кавказе» вывалили левый трап, и по нему начали спускаться бойцы пулеметной роты. Катера быстро перебросили пулеметчиков на мол, и там они, приняв боевой порядок, длинными очередями стали бить по огневым точкам врага. [100]

Это и были первые 100 десантников, высаженные с «Красного Кавказа», о которых я упоминал в моем донесении на 7 часов утра.

Команды катеров и барказов действовали смело и расчетливо. Среди моряков этих команд было много героев.

Барказом «Красного Крыма» командовал старшина 1-й статьи Иван Дибров. В темноте и при штормовом ветре смело водил он свое суденышко от борта крейсера к причалу и под огнем высаживал десантников, помогая им выгружать на берег боеприпасы. Близким разрывом снаряда у барказа сбило руль. Дибров, действуя вместо руля обломком доски, продолжал свои рейсы. Когда в один из сторожевых катеров, тоже перевозивших десантников, попал снаряд, к нему очень быстро подоспел барказ Диброва и подобрал всех, кто плавал в воде.

«Красному Крыму» были приданы барказы нескольких кораблей. Команду барказа линкора «Севастополь» в составе моториста Бережного, пулеметчика Тимченко и крючкового Трофимова возглавлял коммунист старшина Шелудченко.

В первом рейсе, когда командиры барказов еще не освоили дорогу в порт, эти небольшие суденышки на какое-то время в темноте потеряли ориентировку и несколько задержались перед бонами. Первым нашелся Шелудченко. Он увидел на причале огонь, зажженный нашими гидрографами, взял на него курс и повел за собой другие барказы. При этом старшина, стоя во весь рост под пулями, громко кричал: «Товарищи, покажем фашистским гадам, что собой представляют моряки-черноморцы!»

В следующем рейсе вражеские пулеметные очереди хлестнули по барказу. Ранило Тимченко и Трофимова. Рана Трофимова оказалась смертельной. Уже теряя сознание, он сказал Шелудченко: «Старшина, береги себя. Наш барказ не должен выйти из строя». Вот оно, истинное мужество! Не о себе думал умирающий моряк, а о выполнении задачи, о товарищах.

Барказы продолжали сновать между «Красным Крымом» и берегом. И у нас на «Красном Кавказе» дело пошло веселее. Корма крейсера была уже близко от бетонной стенки. Вот кто-то из краснофлотцев, разбежавшись, прыгнул на нее с палубы. Крепится еще один швартов, подается сходня. Сейчас побегут по ней десантники. Но в этот миг моряк, принявший сходню, падает сраженный [101] пулей. Потом я узнал его фамилию — это был краснофлотец Михаил Федоткин. У борта произошла заминка.

Быстро спускаюсь с мостика на палубу. Там свищут пули, рикошетят от корабельного металла осколки мин и снарядов. Палуба похожа на передний край, откуда надо ринуться в атаку. И ринуться немедленно — дорога каждая минута. И потому я кричу: «Смелее, ребята!»