Море исчезающих времен

Он ощупал лицо пальцами – искал порез; однако пальцы не оказались запачканными кровью: искать порез дальше смысла не было. Он испугался. На его лице порезов не было, но там, в зеркале, у двойника кровь на лице была. Омерзительное чувство тревоги, что появилось нынешней ночью, в глубине его сознания становилось реальностью. Сейчас, перед зеркалом, у него снова появилось ощущение раздвоения личности. Он посмотрел на подбородок (круглый; лица их были одинаковы, неотличимы одно от другого). Эта щетина около ямки на щеке – ее нужно сбрить. Ему показалось, что торопливый жест его изображения, пожалуй, был несколько судорожным. Разве может быть, даже учитывая быстроту, с которой он побрился, – математик полностью овладел ситуацией, – что скорость света не успевает зафиксировать каждое его движение? Мог он, торопясь, опередить изображение в зеркале и побриться раньше его? А может быть – и тут человек от искусства, после короткой борьбы, вытеснил математика, – изображение живет собственной жизнью, оно решило – чтобы жить в своем времени – закончить работу позже, чем это сделает человек во внешнем мире?

Охваченный беспокойством, он открыл горячую воду и почувствовал, как поднимается теплый густой пар, а когда стал умываться, в ушах у него зазвучало какое-то горловое бульканье. Прикосновение к коже свежевыстиранного, слегка шершавого полотенца вызвало у него глубокий вздох удовлетворения, словно у вымывшегося животного. Пандора! Вот это слово: Пандора.

Он с удивлением посмотрел на полотенце и в тревоге закрыл глаза, а между тем человек в зеркале рассматривал его большими удивленными глазами, и на щеке его была видна багровая царапина.

Он открыл глаза и улыбнулся (улыбнулся). Все это было уже не важно. Магазин Мабель – это ящик Пандоры.

Теплый аромат почек под соусом достиг его обоняния, на этот раз запах был очень настойчивым. И ему стало хорошо – он почувствовал, как в душе у него воцаряется благостный покой: злая собака тайников его души завиляла хвостом.

Глаза голубой собаки [6]

Она все смотрела на меня, а я пытался вспомнить, где и когда мог видеть ее. В неровном свете керосиновой лампы ее глаза блеснули чуть испуганно, и я осознал, что каждую ночь мне снятся эта комната и эта лампа, и этот мерцающий взгляд. Да-да, я узнал ее, ту, из сновидения, на границе яви и сна.

Я нащупал сигареты, затянулся, выпустил горький дым, закрутившийся в кольца, откинулся на спинку стула, балансирующего подо мной на двух ножках. Молчали. Я – покачиваясь на стуле, она – приблизив тонкие бледные пальцы к стеклу керосиновой лампы. Пламя бросало блики на подкрашенные веки. Молчание нарушил мой голос:

– Глаза голубой собаки.

И она отозвалась грустно:

– Да. Теперь нам этого не забыть.

Она шагнула из мерцающего круга лампы и повторила:

– Глаза голубой собаки. Я пишу это всегда.

Она повернулась и отошла к туалетному столику. В лунном овале зеркала появилось ее лицо – отражение, его оптический двойник, готовый раствориться в неверном свете лампы. Она перевела на свое отражение взгляд серых глаз цвета остывшей золы, открыла перламутровую пудреницу и коснулась пуховкой носа и лба.

– Я так боюсь, – сказала она, – что эта комната приснится кому-нибудь другому и он все здесь перепутает.

Она щелкнула кнопкой пудреницы и, вернувшись к лампе, спросила:

– Тебе не бывает холодно?

– Иногда бывает, – ответил я.

Она раздвинула озябшие пальцы над лампой, тень веером легла на ее лицо.

– Я, наверное, простужусь, – посетовала она. – Ты живешь в ледяном городе.

Свет керосинового язычка делал ее кожу глянцевой.

– У тебя бронзовая кожа, – сказал я. – Иногда мне кажется, что в реальной жизни ты должна стоять бронзовой статуэткой в каком-нибудь музее.

– Нет, – ответила она. – Но порой мне и самой чудится, что я металлическая. Когда я сплю на левом боку и сердце в груди гулко стучит.

– Мне всегда хотелось услышать, как бьется твое сердце.

– Если бы мы встретились наяву, ты приложил бы ухо и услышал.

– Если мы встретимся наяву.

Она опустила ладонь на стеклянную лампу и молвила:

– «Глаза голубой собаки». Я всегда говорю эту фразу.

Глаза голубой собаки. Этим паролем она искала меня в реальной жизни, по нему мы должны были опознать друг друга. Она бродила по улицам и бросала, будто случайно: «Глаза голубой собаки».

В ресторанах, делая заказ, она едва слышно шептала молодым официантам: «Глаза голубой собаки».

На запотевших окнах отелей и вокзалов выводила пальцем: «Глаза голубой собаки».

Прохожие недоуменно пожимали плечами, официанты кланялись с вежливым равнодушием. Однажды в аптеке она услышала знакомый по снам запах и рассказала аптекарю, что есть юноша, которого она видит во сне. Юноша всегда повторяет: «Глаза голубой собаки».

– Может быть, вы знаете его?

Аптекарь в ответ хихикнул отчужденно и переместился в другой конец прилавка.

А она смотрела на безупречный кафель аптечного пола, мучительно вдыхая знакомый запах.

В конце концов она рухнула на колени и губной помадой написала на белых плитках: «Глаза голубой собаки».