Море исчезающих времен

Сначала я подумал: она просто зашла еще раз взглянуть на комнату. Но она поселилась здесь. Распахнула окна, проветрила комнаты. Потом раскрыла чемодан, вдруг тот же мускусный дух наполнил комнаты. Прочие увозили из покинутого дома мебель и тюки с одеждой, а она унесла с собою лишь запахи. И теперь, через двадцать лет, вернула их сюда.

Ей удалось восстановить алтарь, ее присутствия оказалось достаточно для воскрешения разрушенного неумолимым ходом времени. С тех самых пор она здесь, в доме. Отдыхает, ест в соседней комнате, целые дни проводит в беседах со святыми. Вечерами опускается в шезлонг рядом с дверью и что-то штопает в ожидании покупателей цветов. Она слегка раскачивается в шезлонге за привычной штопкой, а когда кто-то покупает у нее букет роз, тут же прячет монетку в уголок платка, повязанного на поясе, и неизменно твердит: «Цветы берите справа, слева для святых».

Штопает, покачивается, и все поглядывает на стул в углу, служит тому ребенку, что разделял ее детские вечера. Будто верно служит внуку-инвалиду, что всегда рядом, и годами сидит на стуле, с той самой поры, когда бабушке его сравнялось всего пять лет.

Вот сейчас она склонит седую голову, и я успею к розам. И если удастся, пойду на холм, положу цветы на свою могилу и вернусь сюда, на стул. Стану ожидать дня, когда она больше не сможет войти в комнату и все звуки снова умолкнут.

Тогда все изменится, и мне придется выйти к людям и сообщить им, что женщине из разрушенного дома, торговавшей розами, требуются четверо мужчин, чтобы отнести ее на холм. Сделав это, я останусь в комнате навсегда. Тогда она будет довольна. В тот день она наконец поймет, что это не ветер беспокоил ее по воскресеньям у алтаря и ворошил ее розы.

Ночь, когда хозяйничали выпи [11]

Мы втроем сидели за стойкой, когда кто-то опустил монету в щель автомата и началась нескончаемая, на всю ночь, пластинка. У нас не было времени подумать о чем бы то ни было. Это произошло быстрее, чем мы вспомнили бы, где же мы встретились, и быстрее, чем обрели бы способность ориентироваться в пространстве. Один из нас вытянул руку вперед, провел по стойке (мы не видели руку, мы слышали ее), наткнулся на стакан и замер, положив обе руки на твердую поверхность. Тогда мы стали искать друг друга в темноте и нашли – соединили все тридцать пальцев на поверхности стойки. Один сказал:

– Пошли.

И мы поднялись, будто ничего не случилось. У нас все еще не было времени встревожиться.

Когда мы проходили по коридору, то слышали музыку где-то близко, прямо перед нами. Пахло печальными женщинами, они сидели и ждали. Пахло длинным пустым коридором – он тянулся перед нами, пока мы шли к дверям, чтобы выйти на улицу, но тут мы почувствовали терпкий запах женщины, что сидела у дверей. И мы сказали:

– Мы уходим.

Женщина ничего не ответила. Мы услышали скрип кресла-качалки – кресло качнулось назад, когда женщина встала. Услышали звук шагов по расшатанным половицам; потом звук ее шагов повторился – когда она возвращалась на прежнее место, после того как дверь, скрипнув, закрылась за нашими спинами.

Мы обернулись. Там, за нами, воздух загустел – приближался рассвет-невидимка, и чей-то голос сказал:

– Отойдите-ка, дайте мне пройти.

Мы попятились. А голос снова сказал:

– Они все еще торчат у дверей!

И только когда мы пошли сразу в разные стороны и когда голос стал слышаться везде, мы сказали:

– Нам не выйти отсюда. Выпи выклевали нам глаза.

Потом мы услышали: открылось несколько дверей. Один из нас разжал руки, отошел, и мы услышали: он пробирается в темноте, покачиваясь, натыкаясь на какие-то предметы, окружавшие нас. И он сказал откуда-то из темноты:

– Должно быть, мы почти пришли. Здесь пахнет сундуками, набитыми барахлом.

Мы почувствовали: он снова взял нас за руки; мы прижались к стене, и тогда другой голос прошел мимо нас, но уже в другом направлении.

– Это, наверное, гробы, – сказал один из нас.

Тот, что был в самом углу и чье дыхание теперь доносилось до нас, сказал:

– Это сундуки. Я с детства знаю запах сундуков, набитых одеждой.

Тогда мы двинулись туда. Пол был мягкий и гладкий, как утоптанная земля. Кто-то вытянул руку. Мы почувствовали прикосновение к чему-то продолговатому и живому, но противоположной стены уже не было.

– Это какая-то женщина, – сказали мы.

Тот, который говорил про сундуки, сказал:

– Мне кажется, она спит.

Тело женщины изогнулось под нашими руками, вздрогнуло, мы почувствовали, как оно ускользает, но не потому, что увертывается от наших прикосновений, а потому, что как бы перестает существовать. Однако спустя мгновение, когда мы напряженно и неподвижно стояли плечом к плечу, мы услышали голос женщины.

– Кто здесь ходит? – сказала она.

– Это мы, – ответили мы, не шелохнувшись.

Послышалось какое-то движение на постели, потом скрип и шарканье ног, пытающихся нащупать в темноте шлепанцы. Тут мы представили себе, что женщина села и смотрит на нас, еще не окончательно проснувшись.

– Что вы здесь делаете? – сказала она.

И мы сказали:

– Не знаем. Выпи выклевали нам глаза.

Тогда она сказала: