Море, море

– Но сам-то ты, – продолжал я, чтобы не дать ему увильнуть, я хотел свести всю эту метафизику с небес на землю, а также удовлетворить свое любопытство, раз уж он оказался в разговорчивом настроении, – сам-то ты любишь кого-то, и это естественно, хотя одному богу ведомо, кто эти люди, ты ведь все скрываешь. Ты не познакомил меня ни с кем из твоих восточных друзей.

– Они у меня не бывают.

– Неправда. Я ведь видел у тебя в задней комнате этого тощенького, с бородкой.

– Ах, этот, – сказал Джеймс. – Это был просто тульпа.

– Надо полагать, рядовой представитель какого-то племени? Кстати, раз уж речь зашла о тульпа, кто был этот шерп, про которого Тоби Элсмир сказал, что он так тебе приглянулся? Тот, что погиб в горах.

Джеймс не ответил, и я уже подумал было, что хватил через край, однако не прервал молчания. Море еще шумело, но не так громко.

– Да, – протянул Джеймс, – да…

И опять умолк, но было ясно, что он готов что-то рассказать, и я ждал.

– Не такая уж это интересная история, – начал он не очень-то обнадеживающе, – и рассказать ее можно в двух словах. Ты ведь знаешь, что по верованиям некоторых буддистов всякая земная привязанность, если она длится до смерти, приковывает человека к Колесу и не дает ему достигнуть свободы.

– Ах да, это колесо…

– Колесо духовной причинности. Но это так, между прочим.

– Я помню, я как-то спросил тебя, веришь ли ты в переселение душ, и ты сказал…

– Этого шерпа, – сказал Джеймс, – звали Миларепа. Это было не настоящее его имя, я его так назвал в честь… в честь одного поэта[36], которого очень ценю. Он был моим слугой. Нам нужно было отправиться в одно путешествие. Дело было зимой, высокие перевалы засыпаны снегом, предприятие, в общем-то, невыполнимое.

– Это было военное задание?

– Один такой перевал нам нужно было пройти. Тебе ведь известно, что в Индии, в Тибете и вообще в тех местах можно научиться кое-каким фокусам, им почти все могут научиться, был бы хороший учитель и хватило бы старания.

– Фокусы?

– Ну да, знаешь, как индийский фокус с веревкой.

– А-а, ты про такие фокусы?

– Какие это «такие»? Повторяю, им могут выучиться самые разные люди, и они бывают очень утомительны, но они не имеют ничего общего с…

– С чем?

– Один из этих фокусов состоит в том, чтобы с помощью душевного напряжения повысить температуру собственного тела.

– Как же это делается?

– В пустынной, первобытной стране это бывает очень полезно, так же как умение прошагать сорок восемь часов, делая по пять миль в час, без еды, без питья и без отдыха.

– Этого-то никто не сумеет.

– И не озябнуть зимой в пути – такое умение, конечно, может очень пригодиться.

– Как добрый царь Венцеслав![37]

– Мне нужно было пройти этим перевалом, и я решил взять с собой Миларепу. Нам предстояла ночевка в снегу. Я мог и не брать его. Но я понадеялся, что смогу выработать достаточно тепла, чтобы нам обоим не замерзнуть.

– Постой-постой, ты хочешь сказать, что ты тоже умеешь вырабатывать тепло с помощью душевного напряжения?

– Я же сказал тебе, что это фокус, – раздраженно ответил Джеймс. – Это не имеет ничего общего с чем-либо серьезным вроде добра или…

– Ну а дальше?

– Мы поднялись на перевал, а там попали в пургу. Я думал, обойдется. Но не обошлось. На двоих тепла не хватило. Ночью Миларепа умер, умер у меня в объятиях.

Я смог сказать только: «Ну и ну!..» В голове у меня мутилось, я совсем опьянел, и страшно хотелось спать. Голос Джеймса теперь доносился словно откуда-то издали:

– Он мне верил… Это мое тщеславие его убило… Расплата за ошибку неизбежна… Они используют любую лазейку… Я ослабил свою власть над ним… Я сдал… Колесо справедливо…

Тем временем голова моя склонилась на стол, и я мирно погрузился в сон.

Я проснулся, когда брезжил день. Солнце еще не вставало, ясный серый свет зари заливал кухню, стол в пятнах от вина, грязные тарелки, раскрошенный сыр. Ветер стих, и море молчало. Джеймса не было.

Я вскочил, окликая его, выбежал на лужайку. Бегом, не переставая звать, вернулся в дом, через переднюю, через парадную дверь, на дамбу. В безмолвном сером свете открылись скалы, дорога и Джеймс, садящийся в свою машину. Хлопнула дверца. Я крикнул, замахал руками. Джеймс увидел меня и опустил стекло, он помахал мне, но мотор уже работал, и машина тронулась.

– Дай знать, когда вернешься!

– Хорошо, до свидания!

Он бодро помахал рукой, «бентли» умчался, и звук его замер за поворотом. Я медленно повернул к дому.

Я шел по дамбе, только сейчас ощутив, что меня шатает и страшно болит голова, – немудрено, поскольку мы с Джеймсом, как я впоследствии выяснил, усидели без малого пять литровых бутылок вина. И перед глазами быстро скользили наискось черные точки. Я добрался до кухни и опять сел за стол, подперев голову руками. Тщательно обдумал, где добыть стакан воды и аспирина, потом встал, нашел то и другое, снова сел и задремал. Взошло солнце.