– У тебя оно есть. – Говорить было трудно. Слез не было, только сухое онемение, что-то за болью. – Я собираюсь увидеть тебя, сейчас.
Она открыла дверь, и толстый с тонким отпрянули назад, удивленные, но не собиравшиеся упускать добычу. Она подняла руки, показывая, что они пусты.
– Я думаю, что есть кое-что, что вы должны увидеть, – сказала она и молча прошествовала мимо них в гостиную. Два мокрых голых мужчины в изумлении уставились на нее. Руки тостяка дернулись, но она уже прошла мимо. Они посмотрели друг на друга, потом повернулись и последовали за ней через гостиную, за порог.
– То есть вы решили сделать что-то разумное? – начал тонкий.
– Мистер Рэмси, вас механический друг, агент, может открыть окно на этом этаже? – спросила она. – Что-то такое большое, что можно увидеть из двери дома.
– Просто сделайте, пожалуйста.
– Что, черт побери, происходит? – проворчал толстяк. Он протянул свои массивные руки, сильные пальцы сомкнулись вокруг ее запястья. – Что за фокус?.. – Он удивленно отпрянул со скрежетом давно не используемых шестеренок, когда огромная квадратная секция крыши скользнула в сторону, открыв темное вечернее небо, настоящее небо, сбрызнутое щепотью звезд, свет которых таял в огнях метрополиса. Свет всех звезд, кроме одной, которая становилась все ярче и ярче.
– Все в порядке, мистер Рэмси. Катур. Спасибо за все. За все. Но я не собираюсь идти никуда. – Она повернулась и улыбнулась жирному мужчине и его приятелю. – Мы здесь, джентльмены. У нас осталось несколько мгновений – пора затаить дыхание.
Толстый повернулся к худому. – О чем она говорит?
– Мой сын, – сказала Ольга Пирофски. – Мы ждем моего сына.
СЕЛЛАРС так долго висел в холодной пустоте, что с трудом помнил, где он, или даже кто он такой, но все равно чувствовал цепочку страданий, вытянувшуюся в бесконечность, слабую связь с сердцем пустоты. Слепая женщина, бушмен, двое испуганных детей – сколько еще они выдержат?
Потом он почувствовал это. Что-то во тьме коснулось канала связи. Как рыбак, обнаруживший на крючке Левиафана, Селларс приготовился к его гневу. И все-таки он убрал всю защиту, рискуя всем, лишь бы не спугнуть его. Даже умирая, оно могло легко убить его, если бы захотело.
Пришло касание, на удивление мягкое.
– А, – сказал Селларс. – Дэниел. Поздравляю тебя, парень, это хорошее имя. – Он заколебался. У них осталось всего несколько минут, но если он будет давить слишком сильно, то разрушит всю непрочную связь.
У Иного, однако, были свои планы. –
– Я сделаю все, чтобы спасти их, – заверил его Селларс.
Молчаливый стон – освобождение? Страх?
– До свидания, Дэниел.
Но большое холодное существо уже ушло.
ДРЕД чувствовал себя так, как если бы взорвался лучами тьмы, как если бы внутри него горел огонь, пожирающий всю планету, бесконечное топливо, пища богов. Внутри оглушительно играла музыка, гремели горны и били барабаны. Он взмыл вверх, протянул руку к скулящим фигурам на полке, и в тот же самый момент бросил все свои мысли, свою сияющую
Сопротивления больше не было. Он победил.
Он, наконец-то, нашел его, крошечного содрогающегося червячка, живущего в самом сердце твари. Он дал ему хороший заряд боли почувствовал, как червяк съежился, как горящий лист. Его
Он на мгновение остановился, проверяя, кого поймал. Кусочек индивидуальности, обнаженная воля, вот и все, что осталось от думающего сердца системы. Он мог бы стереть его одной мыслью. И система стала бы его безмозглым рабом. А потом?..
Она выскользнула из его хватки, почти полностью освободившись. Удивленный, он сосредоточился, напряг волю и пронзил ее как беспомощно трепыхающееся насекомое, пытающееся опять спрятаться. Как оно еще может сопротивляться ему? После такой боли? Конечно из всех жертв этого мира только сам Дред может выстоять в схватке с такой болью. Никакая машина и рядом не стояла с Джоном Дредом, черным ангелом, властелином земли. Быть может самим богом.
Из любопытства он открыл ее. Слабый голос, вот и все что он нашел. Один выдох.