Море серебрянного света

 –  Он говорит о последней части моего долгого объяснения,  –  сказал Селларс.  – Именно поэтому мы здесь  –  и это мое самое позорное признание.  –  Он вытянул руку и указал на сверкающие соты. Сейчас они сияли не так ярко, как если бы огни костра прикрыли листьями, но их загадочный потенциал заставил Рени нервно поежиться. Селларс, казалось, тоже нервничал.  –  Это настоящие дети Иного.

 –  Что  –  еще одна гадость?  –  беспечно спросил Нанди из Круга, но в его голосе Рени услышала отзвуки настоящей ярости.

 –  Но этого не может быть,  –  возмущенно сказала Сэм.  –  Все эти плюшевые медведи, Бабл Банни и надувные зайцы, те, которых не убили, еще полчаса назад были наверху, на краю ямы. Как они могли очутиться здесь?

 –  Они не здесь. Здесь кое-что другое. Пожалуйста, потерпите меня еще немного, Сэм,  –  попросил ее Селларс.  –  Совсем немного.

Большинство из вас не знает моей настоящей истории, и я спасу вас от всех деталей. Я сегодня и так поговорил достаточно, и есть значительно больше того, что я должен сказать, и быстро.

Селларс быстро рассказал о проекте ПЕРЕГРИН и его трагическом конце. Рени была просто поражена. Когда же будет конец этим странным историям?  –  спросила она себя.  –  Сколько еще мы сможем воспринять?

 –  Так что я  –  единственный выживший,  –  сказал им Селларс.  –  Свидетель позорной тайны, десятилетия живший под арестом на военный базе. Из-за моих странных способностей к связи, мне не разрешали пользоваться сетью, но я сумел обмануть моих тюремщиков и изменял себя до тех пор, пока не сумел получить доступ к мировой системе телекоммуникаций, а они даже ничего не заподозрили.

И хотя все ресурсы мира были на кончиках моих пальцев, я скучал. И как все скучающие люди, искал себе развлечений. Я всегда любил выращивать... что-нибудь. Вот я и стал выращивать.

Меня готовили для управления космическим кораблем, стоимостью в миллиарды долларов, и поэтому напичкали мое тело бесконечным количеством микромеханизмов. И, кроме того, встроили в меня антивирусную программу, на тот момент самую лучшую из всех возможных, настоящее произведение искусства. Никакой компьютерный вирус не мог уничтожить мои очень дорогие функции, потому что в далеком космосе невозможно ничего починить или заменить. Вдобавок я получил новейшие и самые эффективные программы-антитела, которые могли приспосабливаться и расти вместе с моей внутренней информационной системой. К тому времени, когда я опять сумел связаться с сетью, сетевые вирусы тоже научились приспосабливаться и изменяться, что, в свою очередь, заставило программистов создать новое поколение антивирусов.

Все это вдохновило меня. Как и у большинства пленников, у меня не было ничего, кроме времени, и я начал экспериментировать. У меня довольно маленькая внутренняя память  –  вот почему я никогда не мог изменить себя по-настоящему  –  так что для моих экспериментов я должен был использовать огромные объемы неиспользуемой памяти, до которых мог дотянуться через сеть, обычно принадлежащей правительству, корпорациям или учебным заведениям.

Очень опасная глупость, конечно. Сейчас я понимаю, насколько озлобленным и задиристым был тогда. Антивирусы моей собственной системы оказались более мощными, чем те, которые использовались в основной сети двадцатью годами позже. Вступив в открытое соревнование с самыми изощренными вирусами, они быстро стали еще более могущественными, что, в свою очередь, привело к развитию нового поколения вирусов. Поскольку вся эта неиспользуемая память находилась в мировой сети, эти мои... создания... могли бы вырваться наружу, во внешний мир, если бы в моих виртуальных стенах обнаружилась дыра.

Вначале, в самых первых поколениях, неприятностей не было. В сети и так хватало сложных и опасных созданий. Но я усложнил свои эксперименты  –  мои игрушки, как я беспечно думал о них  –  заставил их убыстриться, и за неделю выращивал до тысячи поколений. Все то, что я создавал, сражалось, экспериментировало, изменялось, воспроизводило себя, и все в моем искусственном мире информации. Эволюция толкала их вперед семимильными шагами. Из приспособляемость была чем-то совершенно удивительным.

Однажды, десять лет назад, я обнаружил, что некоторые из них  –  разные, но выросшие из общего корня  –  вступили между собой в симбиоз, создали что-то вроде суперорганизма. На самом деле именно это произошло на длинной дороге к животной жизни в настоящем мире  –  в нашей клеточной структуре есть элементы, которые раньше были отдельными организмами. И тут я начал понимать, что делаю. Я создал основания того, что может стать другой формой жизни  –  быть может даже соперником нашей. Жизни, основанной на информации, в отличии от стандартной на Земле органической жизни, но тем не менее жизни. И с этого времени моя игрушка перестала быть простым развлечением.

 –  Вы создали... жизнь?  –  спросила Рени.