Море смерти, берег любви

Вздохнув, я отошел от стола… Прошёлся вдоль стены, рассматривая семейные фотографии. Вот Кэтрин с отцом и матерью, ей лет шестнадцать на снимке, совсем еще девчонка. Я исподтишка взглянул на нее. Пожалуй, она не слишком изменилась. Только вот лицо похудело и стало более строгим, но бутон полных губ остался таким же тугим, и глаза всё еще сияют небесной синевой. А отец ее действительно похож на самурая – жесткий взгляд из-под хищных бровей, гладкие блестящие волосы, зачёсанные назад, желтоватая кожа. Впрочем, Кэтрин, кажется, пошла в мать…

– Ты смотришь на моего отца? Думаешь, насколько я похожа на него? – Легкая рука незаметно опустилась мне на плечо, и я вздрогнул от неожиданности.

– Да, кажется, вы не слишком похожи…

– А вот посмотри, здесь мы играем в теннис. – Она протянула мне снимок в рамке.

Большой белый дом с плоской крышей, на заднем фоне – бассейн с прозрачной водой. Немолодая женщина в кресле-качалке, ноги укутаны пледом. А вот Кэтрин, бейсболка надвинута на лоб, рука взметнулась, отбивая мяч, короткая юбчонка открывает загорелые ноги.

– Да у вас шикарная хата! – не сдержался я.

– Хата? – не поняла Кэтрин.

– Ну, дом… Дом отличный. – Я отложил фото в рамке в сторону. – А более поздние фотографии у тебя есть?

– Поздние?

– Ну да, там где тебе лет двадцать три – двадцать пять…

– Зачем?

– Просто хочется посмотреть.

– Есть, но нужно искать. Свари пока кофе.

Я послушно отправился на кухню с тайным намерением узнать, чем питаются американские журналистки. Оказалось, что тем же, чем и все остальные. Да еще и плохо питаются, в холодильнике – голяк. Полбанки засохшего майонеза и три яйца с треснувшими боками. Я вздохнул, разжиться явно нечем…

– Ты голоден? – спросила Кэтрин, входя на кухню. В руках у нее были снимки. – Извини, я дома бываю редко, питаюсь в «Макдоналдсе».

– По твоей фигуре не видно. – Наливая кофе, я удачно разродился комплиментом.

– Вот смотри, – сказала Кэтрин, подсаживаясь ко мне. – Это сафари в Кении. Я писала о национальном парке Амбосели, это на границе с Танзанией.

Я держал в руках яркий красочный снимок. На нем Кэтрин была в шортах, опиралась одной рукой на ружье. Пол-лица у нее было закрыто большими солнечными очками. На заднем плане виднелись глинобитные африканские хижины.

– Неужели ты сама убила льва?

– Нет, – улыбнулась Кэтрин. – На нашу группу журналистов выделили одну козу и одну старую антилопу, которую всё равно пришлось бы усыпить… А вот это – Индия. Мы в индийской школе. Фотография не слишком удачная. Я здесь совсем крошечная, слишком много детей, все хотели с нами сняться. А вот это Таиланд, подпольная плантация опийного мака.

На этом снимке лицо Кэтрин закрывала огромная ковбойская шляпа.

– И больше у тебя нет фотографий? – спросил я разочарованно.

– Нет. – Кэтрин вздохнула. – Мой архив хранится дома, в Америке.

– Ты, наверное, богатая невеста? – шутливо спросил я, возвращая тоненькую пачку. – Такой дом… Вот возьму и женюсь на тебе. И уеду с тобой в Америку…

Взгляд Кэтрин стал жестким, совсем как у ее отца на фотографии.

– Я не понимаю таких шуток.

Это была победа – она сказала эту фразу совершенно без акцента.

Глава седьмая

Позвонила жена Савоськина и попросила о помощи – необходимо было привезти машину, на которой разбился Эдик, и раздеть ее, то есть снять для продажи все детали, которые уцелели после столкновения.

Вечером автокран выгружал смятую консервную банку, которая некогда носила гордое название «семёрки», во двор автосервиса, уже и так битком набитый ржавым железом.

Я подошел к автомобилю. Было тяжело и жутко представлять на месте шофера грузное тело Савоськина, воображать, как оно корчится от боли, когда в грудную клетку со страшной силой вдавливается рулевое колесо, разламывая хрупкие ребра, как голова откидывается назад и ломаются хрупкие позвонки шеи… На сиденье водителя виднелись бурые и черные пятна – кровь от порезов боковыми стёклами, вылетевшими от удара.

Я покосился на механиков. Если кто-то из них и испытывал подобные чувства, то никак этого не демонстрировал.

– Начинайте разбирать, – бросил я Толику и Коляну, – а Вася пусть занимается своим делом.

Вася презрительно хмыкнул: мол, и без тебя знаю, чем мне заниматься, и подался перебивать номера на «тойоте» последней модели, которую вчера вечером пригнали в гараж бравые ребята с оттопыренными карманами.

– Хозяин, а хозяин… – Тихий голос вывел меня из бесконечного созерцания собственных брюк.

– Что такое?

Это был Толик с возбуждённо блестевшими глазами.

– Пошли со мной, кое-что покажу.

Мы вошли в ангар, где в углу, за подъемниками, за сварочным оборудованием, тоненько звучал молоточек. Развороченная «семерка» была похожа на модернистскую скульптуру, творение рук безумного скульптора. Отдать ее, что ли, Ринату Максютову для одной из его концептуальных композиций?..

Молоточек перестал стучать, притаившись.

– Смотрите сюда, шеф. – Изогнувшись, Толик заполз в салон между острыми, как бритва, краями разрезанного железа и показал пальцем куда-то вглубь машины: – Вот.

– Ну и что? – ничего не понимая, удивился я.