Море смерти, берег любви

Черт подери, нелепица какая-то… А может быть, это дело рук каких-то экстремистских организаций, которые расправляются с моими друзьями по политическим соображениям? Но такие организации обычно афишируют себя, хотя бы в пропагандистских целях, – нет, кажется, это слишком нереально. Однако черная, слепая, безжалостная сила вырастала на горизонте, как смерч, и грозила смести меня, микроскопическую песчинку, попавшую в губительный водоворот.

– Ты понял, что я была права, Сержи? – покачала головой Кэтрин, внимательно выслушав меня. – Я не хочу тебя пугать, но, кажется, зря ты не послушался моего совета и не уехал. Возможно, последние события – это чья-то тщательно продуманная игра.

– Наверное, ты права. – Я мрачно перебирал отполированные миллионами касаний деревянные бусы, лежавшие на ее столе, и горько ухмылялся. – И если я смотаюсь, то, возможно, мне удастся протянуть еще пару десятков лет в страхе и неуверенности. А это не жизнь. Будь что будет. Лучше уж я останусь здесь. Интересно, сколько мне осталось? День, два, неделя?.. Тот, кто поджарил меня на медленном огне в загородном доме Абалкина, вряд ли успокоится…

Я подошел к окну. Асфальт блестел дождем, капли барабанили о жесть карниза, отбивая какую-то тоскливую африканскую мелодию.

На письменном столе в глаза бросился лист, заправленный в машинку. Ну, так и есть: «More contacts with America». Опять «Russian Mafia». Я хмыкнул – ха, русская мафия… Потусторонние силы – вот самая непобедимая мафия, сто очков форы любому киллеру…

– Неужели ты за целый месяц так и не дописала статью, Кэтрин? А я-то думал, что у американских журналистов поточный метод производства, ни дня без строчки…

Лист бумаги как будто даже пожелтел на свету.

– Очень мало времени. – Кэтрин внимательно следила за мной. В синеве ее глаз посверкивали темные настороженные отблески. – Материала не хватает.

– Все-таки чем ты занимаешься, Кэтрин? – В моем голосе против воли прозвучал настороженный интерес, который мне не удалось скрыть. – Почему ты ничего не рассказываешь мне о себе? Я хочу всё знать! Чем ты живешь, что думаешь, с кем встречаешься, где бываешь…

– Зачем, Сержи? – Голос Кэтрин звучал мягко, но чуткая осторожность проглядывала в нем сквозь кошачью податливую ласку.

– Нам лучше поговорить начистоту, – мрачно произнес я. – Ты думаешь, я ничего не вижу и ни о чем не догадываюсь? Ты где-то пропадаешь неделями, твоя статья уже месяц не дописана, ты осведомлена о встречах наркомафии, а меня используешь для установки жучков в шикарных банях… Что я могу думать о тебе после этого, Кэтрин?

– И что же ты думаешь, Сержи? – Неожиданно ее настороженность пропала, как будто испарилась под жаркими лучами солнца, в раскосых глазах веселыми бесенятами заплясали смешинки. – Я знаю, что ты думаешь обо мне, Сержи…

– Что же?

– Наверное, ты думаешь, что я американская шпионка и должна завербовать мало удачливого русского литератора, чтобы он работал на ЦРУ. – Она иронически фыркнула, не сдержавшись.

Я тоже улыбнулся в ответ – Кэтрин читала мои мысли лучше, чем раввин комментирует Талмуд, кажется, она знала обо мне больше, чем я сам мог себе признаться. И в то же время я испытал некоторое облегчение – ее насмешка как будто разбивала мои подозрения, развеивала их в прах.

– А что, это не так? – Я улыбнулся через силу.

– К сожалению, нет. – Кэтрин почти в открытую смеялась. – Если бы это было так, наверное, тогда моя зарплата соответствовала бы моим трудозатратам. Но я всего-навсего скромная журналистка, с детства мечтавшая о Пулитцеровской премии. И надо сказать, я все-таки получила ее за серию статей о незаконных махинациях вокруг конного спорта и о бутлегерах. Хочешь посмотреть мой диплом?

– Хочу, – с вызовом сказал я.

Она подошла к шкафу, села на пол, поджав ноги по-турецки, и достала папку с золотым тиснением. В ней лежал украшенный цветными завитушками лист, на нем готические буквы, образуя затейливую вязь, складывались в надпись «Katrin Mayflower». Кэтрин благоговейно провела пальцами по плотной бумаге.

– Это свидетельство о получении Пулитцеровской премии. Мне присудили ее четыре года назад, когда я работала в маленькой газете в Нью-Йорке. – Ее голос срывался от волнения, акцент стал заметнее (если бы она с таким придыханием произносила мое имя, я бы с радостью боролся для нее хоть бы и со всей мафией мира!). – После этого мне предложили пятигодичный контракт с Агентством вечерних новостей, AEN, – неплохая карьера для моих неполных тридцати! Я сама попросилась в Россию – это очень тяжелый участок работы, но мне в то время нужна была тяжелая работа…

Она замолчала. Я сел рядом с ней на пол и дружески положил ей руку на плечо. Мне показалось, что Кэтрин готова заплакать.