Море смерти, берег любви

Находка из подпола сильно озадачила меня. Что бы это значило? Я смотрел в окно, на убегающие вдаль садовые домики, пригородные платформы и пытался воссоздать в памяти события последних дней. Когда погиб Божко, была ли у меня тогда зажигалка – не помню. Мог ли сам Артур оставить ее в заброшенном доме, когда приехал туда за чемоданом, если она каким-то образом оказалась в его руках? Вряд ли. В последний раз я видел Артура недели за три до гибели, а тогда зажигалка находилась еще у меня, это точно. Помню, мы сидели с Кэтрин на кухне, и она щелкала дракончиком, щуря глаза на голубое пламя…

А если я случайно посеял зажигалку? Но где? В ночном клубе, у близнецов? Тогда кто привез ее в эту богом забытую Воробьянку? Ну ясно, тот, кто, как и я, искал чемодан… Мои подозрения множились и разрастались. Каждый, буквально каждый из тех, с кем я встречался в последнее время, мог прикарманить моего дракона. А народу за последние дни я перевидал порядочно. Если хотя бы я мог точно сказать, когда дракона у меня не стало… Но, увы…

Если не Артур оставил зажигалку в подвале (в чем в глубине души я не был уверен), это может значить только одно – кто-то параллельно со мной ищет чемодан Ломакина. Так что же все-таки находится в этом виртуальном чемодане? И куда он исчез?

Задумчиво глядя сквозь мутное стекло, я тяжело вздохнул: как в сказке, иду, не знаю куда, ищу, не знаю что… Вспоминая свои хаотические действия в последние дни, мне казалось, что долгое время я гоняюсь за огромной птицей, которая притворяется раненой, припадает на ногу, бестолково взмахивает крыльями, пытаясь взлететь, но, как только я подступаю к ней и пытаюсь схватить блестящий хвост, – перья проскальзывают между пальцев, птица взлетает, хохоча и курлыкая, усаживается на ветке неподалеку и кокетливо ждет, когда я снова приближусь к ней, чтобы в ту же секунду, заворожив меня своей кажущейся доступностью, отлететь, заманивая в глухую непроходимую чащу.

– Я поймаю тебя, проклятая курица, – грозно пообещал я кому-то в темноту, когда за черным стеклом электрички появился залитый светом перрон вокзала.

Две девицы опасливо покосились на меня, принимая, очевидно, за тихого идиота. Но даже для идиота я казался себе недостаточно умен. Особенно когда, придя домой, услышал на автоответчике приглушенный страхом и бессилием голос: «Антон погиб… Утонул в море… Как и когда – неизвестно, но, очевидно, это несчастный случай».

«Несчастный случай, несчастный случай…» Я глупо улыбался, глядя в глухую пустоту внутри себя. По моим щекам, кажется, текли слезы.

Глава двенадцатая

Удалось узнать немного. Антон пьяный пошел купаться в шторм с какой-то девицей. Его вещи нашли на берегу, а девица, по всей видимости, безболезненно смылась. Квартирная хозяйка заявила о пропаже постояльца, только когда закончились оплаченные вперед курортные дни, а до этого неопознанный труп молча покоился в морге, ожидая опознания. В это время я прохлаждался, естественно, у Кэтрин, Ринат занимался какой-то постмодернистской акцией, Слава Гофман боролся с конкурентами на рынке ложных шампиньонов, а близнецам, очевидно, до фонаря была смерть какого-то программиста. В день гибели Загорского его видели в ресторане с какой-то особой, которую потом тщетно пыталась отыскать милиция. Впрочем, я думаю, они не особенно-то и старались – мало ли курортников тонет в пьяном виде…

Ну что я могу сказать о чувствах, обуревавших меня после этого известия… Ничего, кроме детской фразы: «Когда я узнал об этом, я очень расстроился…» Как описать тот страх, что помимо воли растекался по жилам, поднимался вверх и держал за горло мертвой хваткой, не отпуская ни днем, ни ночью, без перерыва на обед или на сон? Как описать то непрерывное зудящее чувство бессилия, которое выбивало почву из-под ног, пеленало безразличием крепче, чем новорожденного младенца. Как передать всю гамму предчувствий, озарений и бессмысленных догадок, то и дело потрясавших меня? Под какую музыку напеть тот безумный припев, возвращавшийся ко мне снова и снова, – имя ему «несчастный случай»?

И до какой степени Кэтрин казалась мне правой, когда говорила, что смерть Сашки Абалкина не случайна. Слишком уж она была нетипичная, непохожая на те происшествия, которые украшают уголовную хронику в столичных газетах. Она – ключ ко всем остальным смертям. И за ней косяком идут несчастные случаи, замаскированные под убийство, убийства, замаскированные под несчастные случаи, – все это, как звенья одной цепи, выстраивается в единую логическую картину.

Мысль о том, что все происходящее – чья-то расплата с участниками нашей штурмовой бригады, постепенно принимала во мне характер стопроцентной уверенности. Неужели эту кашу заварил сам Касьян, получив в руки почти неограниченную власть вора в законе, главаря одной из крупнейших криминальных группировок столицы, неужели Косой мстит таким образом, задавшись целью вырезать нас всех подчистую? Но, вздохнул я, зачем ему сдался тихоня Загорский? Вряд ли Касьян даже знал о его существовании.