Море согласия

— Я бы мог не внять вашим доводам, Александр Сереевич, — соглашался Мазарович, — если б Шефи сегодня принял нас. Отказ в приеме более всего подтверждает столкновение на русско-персидской границе. Боюсь, что наши ребования о новой пограничной полосе звучат ныне не более как насмешка над шахом. Я думаю, завтра не настаивать на наших требованиях. Надо прямо спросить — что происходит и добиться, чтобы Фетх-Али-шах предоставил нам право свободного выезда...

Грибоедов вздохнул, подошел к лампадке. Прибавив огонь, сказал в раздумье:

— Я все-таки считаю — надо до конца осуществлять амеченное предписание. Никаких уступок! Честное выполнение обязанностей — превыше всего!..

— Вы, конечно, правы, Александр Сергеевич, одна ко... — возразил было Мазарович, но не договорил: за стен кой послышались голоса. В палатку с веселым гоготом ввалились английские офицеры. Монкейт предложил поиграть в бостон, и гостеприимный Мазарович поставил на стол бутылку рома. Грибоедов от игры отказался, однако вежливо вступил в разговор. Пользуясь его расположением, Монкейт, наигранно, пожимая плечами, тотчас спросил:

— Господа, что происходит за Араксом? — Ходят слухи, что господин Ермолов низложил еще одно кавказское ханство... Будто во всех магалах собираются ополчения, чтобы ударить по пограничным кордонам...

— К сожалению, мы знаем гораздо меньше вашего, гос подин Монкейт, — отозвался Мазарович.

— Но господа! — пожурил Монкейт. — Все-таки мы старые добрые приятели — и запираться друг от друга нам не пристало!

— Мне нравится ваш вызов на откровение, — сказал с усмешкой Грибоедов. — И коли уж вы так любите открытость, то ответьте, сэр, — почему вас так интересуют действия Ермолова?

— Просто любопытство, господин секретарь. Не более... Даю вам слово офицера.

— Ну что ж, будем откровенны,— согласился Грибоедов, садясь в кресло и пристально, сквозь очки, разглядывая англичанина. — Русские утверждаются на Кавказе, дабы оградить слабые горские государства от бесконечных грабежей и разорения. Что касается вашей державы, господин капитан, она всячески помогает Персии. Ваши инструкторы, ваше новейшее оружие целиком в распоряжении персидской армии. Мне кажется, мы осуществляем с вами прямо противоположные действия, и потому откровенность между нами по меньшей мере вредна. Вот мое откровение, господин Монкейт...

— Признаться, я никогда об этом не задумывался, господин секретарь, — фальшиво засмеялся Монкейт и стал сдавать карты. Грибоедов более не стал с ним разговаривать: вышел из палатки и заговорил с казаками...

Смущенные столъ холодным гостеприимством, англичане вскоре распрощались и ушли...

Грибоедов думал о своем назначении и раздраженно досадовал — как игрушечно глупо выглядели они с Мазаровичем здесь, в Персии. Вельможи дворца изощрялись в лести, отделывались посулами, но бездействовали. Особенно отличался в этом Шефи. Любезности у Садр-азама хватило бы на десятерых самых любезных русских. И он искусно применял свое оружие во всех переговорах.

Ласковыми «соловьиными трелями» встретил он Маза ровича и Грибоедова, когда они, три месяца назад, прибыли в Тегеран в Шемс-аль-Эмарэ (Шемс-аль-Эмарэ — «солнце дворцов») к шах-ин-шаху.

«Любезнейшие господа, быть мне вашей жертвой, — залебезил он при первой встрече. — Может быть, вам и не очень приятно, но солнцеликий теперь занят, и поручил мне иметь с вами беседы...»

Глава посольства — Симон Мазарович не менее слащаво выразил свое удовлетворение от знакомства с Садр-азамом. Но когда они с Грибоедовым после длительной беседы вернулись в отведенную им комнату и принялись выяснять — что им принесла первая встреча, то разочаровались. Кроме голых слов и заверений в активе ничего не было. Грибое дов предложил в дальнейшем вести разговор сугубо деловой и конкретный. Но прошло недели две, прежде чем удалось встретиться с министром двора еще раз.

Когда сели на пышный ковер и выпили по чашечке кофе, Мазарович высказал конкретные требования относительно новой границы и военнопленных.

«Как! — воскликнул изумленно Шефи.— Но нам известно, что русский государь благосклонно настроен к пери сам! Мы надеемся, что он вернет наши земли. Его свет лость шах-ин-шах собирается послать своих людей к ак-паше...»

Речи Садр-азама звучали то просьбой, то притязанием, и русские посланники старались не вступать с ним в слово прения. Руководствовались наставлением Ермолова: ни в коем случае не идти на уступки. Ссылаясь на то, что они выполняют волю главнокомандующего, Мазарович и Три боедов вынуждали министра двора говорить бог знает о чем, только не о существе вопроса. Шефи расхваливал мудрость русского государя, красоту царских нарядов и богат ства Петербургского дворца. И недоумевал, для чего нужны русскому императору, владеющему столь обширными тер риториями, захолустные прикаспийские ханства. Это же так просто — вернуть их назад...

«А не кажется ли вам, Садр-азам, — говорил с усмешкой Грибоедов, — что куда проще взять карту, нанести новую русско-персидскую границу и скрепить ее государственными печатями?»