Море спокойствия

За гранитной барной стойкой чуть в стороне ото всех сидят на двух высоких табуретах Сара и девочка, которую я видела в школе. Больше чем уверена, это она назвала меня дочерью Дракулы. Сейчас девушки хихикают, пытаясь сплести свои волосы в одну косу. Абсолютно незрелое поведение двух девчонок-подростков. Я хочу посмеяться над ними, но меня выбивает из колеи внезапно нахлынувшая грусть.

В эту минуту я ощущаю себя выжившей в апокалипсисе: смотрю в окно и представляю жизнь, которой больше нет. Думаю о том, каково это – иметь подругу. Раньше у меня были две, но с ними все было иначе. Они были всецело поглощены музыкой, как и я. Именно она связывала нас. Другие девчонки сравнивали лаки для ногтей, делились своими влюбленностями; мы же обсуждали музыкальные произведения. Наша дружба никогда не стояла на первом месте, его всегда занимала музыка. Уберите музыку из этого уравнения, и вряд ли между нами останется хоть что-то общее. А даже если и останется, я бы все равно впоследствии с подругами порвала. Находиться рядом с ними слишком больно.

Моя подруга Лили еще долгие месяцы продолжала мне звонить, однако все ее разговоры были об одном: прослушиваниях, концертах и занятиях. Я старалась радоваться за нее, но у меня ничего не выходило. Я злилась и завидовала ей. Ты как будто смотришь, как твоя лучшая подруга, довольная жизнью, встречается с твоим бывшим парнем, в которого ты до сих пор безумно влюблена. У нее есть все, что раньше ты любила, но чем не можешь больше обладать. Другими словами, это мучительно, гнетуще и вредно для здоровья. А я всегда слежу за здоровьем.

Даже если бы я говорила – ведь, скажем честно, молчание совершенно не способствует налаживанию дружеских контактов, – у меня все равно не было бы друзей. Весь свой шестнадцатый год жизни я потеряла. Пока другие девчонки думали о школьных балах, уроках вождения и избавлении от своей девственности, все мое время занимали походы на физиотерапию, опознания подозреваемых в полицейском участке и беседы с психиатром. Я выходила из дома, только чтобы отправиться к врачу, а не на футбольный матч. Общалась с детективами полиции, вместо консультантов в «Олд Нейви».

В конце концов, мое тело излечилось. Мое психическое здоровье тоже начало восстанавливаться. Вот только не совсем в том порядке. По мере того как тело заживало, в сознании образовывались трещины и разломы, и никаких проводов и шурупов не хватит, чтобы их скрепить.

Поэтому в пятнадцать-шестнадцать лет я занималась всем тем, чем мои сверстники обычно не занимаются. В этом возрасте многие из них задаются вопросом, кто они, я же пыталась понять, зачем живу. Мне больше не было места в этом мире. Не то чтобы я хотела умереть, просто не чувствовала, что должна жить. Особенно тяжело, когда все вокруг считают, будто ты должна быть благодарна уже за то, что жива.

Вот так у меня появилась куча времени, чтобы размышлять, злиться и жалеть себя. Постоянно задавать один и тот же вопрос: «Почему это случилось со мной?» Почему? У меня уже черный пояс по жалости к себе. Я стала настоящим специалистом в этой области. И до сих пор им являюсь. Такие способности не забываются. Не стоит и говорить, что все эти размышления и вопросы не особо мне помогли. Поэтому я стала направлять свои силы на злость. Прекратила быть вежливой, заботиться о чувствах других, говорить то, чего от меня ждут, исцеляться так, как это должно быть, дабы все поверили, что со мной все в порядке, и продолжили жить своей жизнью. Моим родителям особенно было необходимо знать, что у меня все нормально, так что я долгое время пыталась их в этом убедить. А заодно и себя, хотя с этим уже было сложнее: я-то знала правду. У меня далеко не все нормально. Я вдруг поняла, что мне в любом случае будет погано. Возможно, даже погано всю оставшуюся жизнь – жизнь, которой у меня быть не должно. Жизнь, которой следовало меня отпустить. И я стала злиться. С каждым разом все сильнее и сильнее. Но злиться можно лишь до тех пор, пока не научишься ненавидеть. Я перестала себя жалеть и начала ненавидеть. Нытье – жалкое занятие, зато ненависть помогает двигаться вперед. Ненависть укрепила мое тело и оформила мою решимость. Я была полна решимости отомстить. Ненависть оказалась для меня чертовски полезной.

Вместе с тем я поняла: как бы ненависть ни была хороша в некоторых случаях, все-таки она не позволит тебе завести много друзей. С этими мыслями я отворачиваюсь от Сары и девчонки, которую мне представили как Пайпер. Пайпер[3]. Мысленно кручу ее имя в своей голове. Бестолковое, бессмысленное имя (если только под ним не подразумевается дудочница; от этой мысли мне становится смешно: ведь это – дудочница!) – как раз для такой, как она. Направляясь в столовую, я ничуть не удивляюсь, почему у меня нет друзей.