Море спокойствия

– Настя не придет? – с искренним разочарованием спрашивает миссис Лейтон, принимая блюдо у меня из рук. – Тогда откуда взялся торт?

– Ее тетя завезла сегодня днем. Сказала, что Настя просила вам передать.

– Какая же она милашка! – восклицает миссис Лейтон и уносит торт на кухню. Я не знаю ни одного человека на свете, кто бы мог назвать Настю милашкой. Неужели она видит в ней то, чего не видят все остальные?

Сегодня за обеденным столом мы сидим впятером, как это бывало все предыдущие разы, когда я приходил на ужин. О Насте никто не говорит до тех пор, пока не наступает время десерта и к столу не выносят торт.

– Она чокнутая, – говорит Сара, довольная тем, что у нее наконец-то появилась возможность обсудить Настю за ее спиной. Говоря это, она смотрит на меня. Я отвожу взгляд, потому что Сара меня бесит.

– Сара, не всем из нас достается легкая жизнь. У некоторых бывают проблемы, и тебе следует научиться сопереживать, а не осуждать. – Миссис Лейтон пронзает ее взглядом, каким вот уже долгие годы держит нас троих в узде – четверых, если считать мистера Лейтона.

– И поэтому вы приглашаете ее? – Черт. Надеюсь, в моем голосе никто, кроме меня, не слышит злобы.

– Нет, не поэтому. Она действительно нам нравится. – Мой вопрос удивляет миссис Лейтон. Женщина отвечает искренне, и эта искренность злит меня еще сильнее. Но я не успеваю ответить, потому что в эту секунду Сара открывает свой поганый рот, чем уберегает меня от самого себя, пусть и ненадолго.

– Говорите за себя.

– Заткнись, Сара, – одергивает ее Дрю. Эти слова, должно быть, по сотне раз на дню слетают с его языка.

– Дрю! – Миссис Лейтон спокойно кладет вилку рядом со своей тарелкой, хотя видно, каких усилий ей стоит не швырнуть ее на стол.

– Что, Дрю? Она, значит, может вести себя как стерва, а я не могу заткнуть ей рот? – Дрю встает из-за стола и отодвигает стул.

– Сядь, Дрю. – В делано спокойном голосе его матери сквозит предостережение, и он подчиняется. Парень садится на место. Но если он готов принять причитающееся ему наказание, то я так просто не сдаюсь.

– Как она может вам нравиться? Вы ведь ее даже не знаете. – Зря я развиваю эту тему. Надо бы оставить ее в покое, но я ничего не могу с собой поделать. Можно подумать, Настя – какая-то диковинка или зверушка. Вы только посмотрите, какую девочку, немую, неблагополучную, запутавшуюся в своих проблемах, мы приняли в свою семью. Разве мы не удивительно великодушные и понимающие? Бесит! Не хочу, чтобы нечто подобное звучало от мамы Дрю.

– Вряд ли можно хорошо узнать человека, который не может говорить, – с сочувствием произносит она.

Не говорит, мысленно поправляю я. Может, но не хочет. Это я знаю точно.

Теперь все внимание миссис Лейтон приковано ко мне. Она пытается объяснить свою точку зрения не только мне, но и себе. Хочет убедить меня, но в этом нет необходимости. Я и так уже знаю. Ответ: нельзя. Такого человека узнать нельзя, тем более Настю, потому что она не станет открывать перед тобой душу. Все, что она показывает, ненастоящее. Она, может, и разговаривает со мной, но я также не знаю ее.

– Тогда как вы можете утверждать, что она вам нравится? – Я уже не злюсь, но хочу получить ответ на свой вопрос.

– По всему видно, что она милая девочка. Хорошо воспитана. Никогда не приходит на ужин с пустыми руками. – Вот уж не знаю, как может воспитанность говорить о хорошем человеке. Но вслух этого не произношу. Одно дело срываться на Сару, и совсем другое – на маму Дрю. А ведь она никогда не выводила меня из себя. Отвратительное чувство. Понятия не имею, откуда оно взялось. – У нее явно что-то случилось в жизни, и мы не можем судить…

– Так все дело в этом? Вы приглашаете ее, потому что вам ее жаль или вы таким образом просто хотите научить Сару быть добрее? – Я вынужден был прервать миссис Лейтон. Наш разговор слишком близко подошел к тому, чтобы превратиться в сеанс психоанализа, а я не мог этого допустить. Не хотел этого слышать. Все равно что самому подвергнуться психоанализу, позволить им вскрыть мое нутро, раскритиковать каждое действие, решение, мотив, дабы они почувствовали свое превосходство и здравомыслие. Я не хочу, чтобы то же самое они проделывали с Настей в ее отсутствие. Конечно, я и сам уже открылся перед ними: избавив от лишних хлопот, вывалил наружу все свои чувства, которые они разложили на обеденном столе и теперь ковыряются в них.

– Джош. – В одном этом слове заключены все эмоции миссис Лейтон. Призыв, осуждение, вопрос, жалость. Теперь все смотрят на меня. И их нельзя в этом винить. Я сам привлек внимание своим тупым поведением, поскольку не в состоянии держать язык за зубами. Это не была вспышка гнева. Я даже голоса не поднимал. Сомневаюсь, что мой тон вообще хоть как-то изменился, но они все равно не привыкли видеть меня таким. Равноценно тому, как если бы Джош Беннетт вытатуировал имя Насти на своей груди. Жалко, бредово и до ужаса стыдно.

– Прости, – продолжает миссис Лейтон. Теперь она думает, будто я обманываю сам себя. Но я не из тех, кто подбирает бродяжек. Я не пытаюсь никого спасти.