Море света

— Прекрати. — Он отталкивает ее руку. — Я должен закончить.

Перевожу взгляд на открытку, над которой он работает. Это приветственная открытка для его отца и Бэара.

Пресли читает ее, а затем улыбается.

— Бэар тоже возвращается домой?

Я улыбаюсь.

— Ага.

— Тогда я точно приду на рождественский ужин.

На прошлой неделе Флетчер пригласил нас всех на рождественский ужин. Сегодня он как раз в Олимпии, пытаясь раздобыть первоклассные ребрышки для приготовления.

С пола, где лежит Кохо, доносится рычание, а за ним следует самый ужасный запах в мире. Атлас обмахивает свое лицо словно веером.

— Я никуда не могу его с собой взять.

Я смеюсь. Флетчер сказал ему это сегодня утром, когда Атлас слизал глазурь с пончика, а потом поспорил с Эвереттом на двадцать долларов, что не будет его есть. Конечно, он его съел, и теперь Флетчер лишился двадцати баксов из-за своего азартного внука.

Пока я продолжаю заполнять заявление на поступление в Вашингтонский университет, Атлас молча раскрашивает. Затем он вздыхает.

— Можно мне заполнить заявление?

Я перевожу взгляд на него.

— Для чего?

Бросив зефир Кохо, который свернулся калачиком у искусственного камина рядом с нами, Атлас смотрит на меня, сосредоточенно нахмурив брови. Сжав губы в твердую линию, он пожимает плечами.

— Для мамы?

Я вовсе не плачу, это вы плачете! Нет, правда, я плачу.

— Малыш.

Вздыхаю, ненавидя, что это его реальность. В моей груди щемит, напоминая о том, что скоро моя жизнь изменится. И, возможно, жизнь этого маленького мальчика тоже. Я еще не сказала ему… Я еще никому не говорила, но румянец на моих щеках напоминает мне, что сейчас внутри меня растет жизнь, и она связана с тем мужчиной, которого мы ждем.

Когда Атлас ерзает на стуле, наклоняясь всем весом вперед и поджимая под себя ноги, его голос мягкий, почти умоляющий:

— Может быть, потому что у тебя нет мамы, и у меня нет мамы, ты могла бы стать моей. — Его невинный взгляд встречается с моим. — Я не думаю, что мой папа будет против. Ты ему очень нравишься.

Ага, я все еще плачу. Цепляюсь за его слова о том, что нравлюсь его отцу. Сильно. Как будто это единственное, что имеет значение.

— Мне жаль. Я расстроил тебя. — И в самом милом жесте Атлас протягивает руку и костяшками пальцев смахивает слезы с моей щеки. Этот парень когда-нибудь станет самым лучшим мужем.

Отложив ручку, я беру обе его руки в свои.

— Когда-нибудь у тебя будет мама, но это не мне решать. Это зависит от твоего отца и от того, с кем он хочет провести свою жизнь.

— Почему? — Атлас приподнимает бровь, глядя на меня. — Это моя мама.

— У тебя есть мамочка. Она просто на небесах.

— Нет, она с тобой.

Мое сердце замирает, и я резко вдыхаю. Моргаю от шока.

— Что?

Он выдергивает свою руку из моей.

— У тебя ее сердце, верно?

— Откуда ты знаешь?

— Папочка рассказал мне. Он сказал, что мамино сердце такое особенное, что она отдала его тебе, потому что оно обладает волшебной силой. Как волосы Рапунцель. Оно исцеляет людей. — И тут его глаза расширяются от какой-то мысли. — А оно светится?

Я смеюсь сквозь слезы.

— Нет, оно не светится, но я думаю, что твой папа прав. Оно волшебно.

Остаток дня мы с Атласом проводим вместе. Я заполняю свое заявление и отправляю его школьному консультанту (прим. пер.: сотрудник школы, работа которого заключается в помощи ученикам, преподавателям и родителям при затруднениях в решении проблем), с которым поддерживаю связь. И тут я замечаю электронное письмо от координатора по трансплантации.

Мои руки дрожат, когда я касаюсь пальцем экрана. Это сообщение от семьи донора.

Уважаемый реципиент,

Мне понадобилось шесть лет, чтобы понять, как написать это письмо. Шесть лет я думал о тебе. Какой ты будешь, зачем тебе это сердце и похожа ли ты на нее. Я знаю, что это звучит глупо и даже наивно, но я думал, что, может быть, у вас есть что-то общее.