– Нет, Робби. В одно прекрасное утро я столкнулся с немецким снарядом. А потом провел несколько лет в лагере для военнопленных, и это было, скажем так, не очень полезно.
– Ух ты, потрясающе! Расскажешь?
Тут снова зазвонил колокольчик, двое туристов вошли в галерею.
– Возможно, нам стоит приберечь это на потом? – мягко вмешалась Элла. – Я думаю, нам лучше оставить Каролин и Кристофа в покое на некоторое время, так как у них есть работа. Мне нужно выпить кофе и позавтракать, – добавила она, поднимая бумажный пакет. – А потом мы можем пойти на крытый рынок и купить кое-что на обед.
– Хорошо, – отсалютовал рукой Робби. – Тогда до скорой встречи, Каролин. Кристоф, ты тоже пойдешь с нами обедать? И еще, мамочка, мы можем показать тебе кафе-мороженое.
Остров творил свое волшебство над всеми. Шли дни, Робби становился все сильнее благодаря солнцу и морскому воздуху. Возможно, и ежедневное карамельное мороженое
Щеки Роны порозовели, покрывшись россыпью веснушек, совсем как у матери. Ветер играл волнами ее золотистых волос, взъерошивая их. Обычно убранные «лентой Алисы»[96]
, они завивались мягкими кудряшками, обрамляя лицо. Она следовала за Каролин, как миниатюрная тень. Ей нравилось помогать в галерее, она стала уверенной настолько, что могла даже сказать посетителям несколько слов по-французски, когда те в жаркий день заходили в прохладную галерею, чтобы посмотреть картины.Элла снова влилась в ритм Иль-де-Ре. Жизнь в Эдинбурге, полная проблем и до тошноты размеренная, растворилась в легкомысленной и беззаботной атмосфере острова. Медленно, но верно она начала чувствовать себя более расслабленной, менее обремененной, ее напряжение и печаль отошли на второй план. И снова узкая полоска воды, отделяющая остров от материка, превратилась в такую широкую пропасть, что реальность ускользнула из поля зрения; Эдинбург находился где-то там, далеко за горизонтом. Она знала, что это лишь короткая интерлюдия, такая же эфемерная, как и солнечные сны, которые, случалось, озаряли ее ночи. И все же она позволила себе еще глубже погрузиться в лето, наслаждаясь красотой этого места, утешаясь чудесными воспоминаниями о других, уже прошедших временах, запретив себе думать о возвращении, которое ждало их через несколько недель. Вместо печали она выбрала радость, вновь обретя красоту.
Лучше всего было в те дни, когда они грузили на «Бижу» корзину для пикника и отправлялись меж высоких каменных стен гавани Сен-Мартена в океан.
Однажды, когда лето уже подходило к концу, Кристоф показал детям, как управлять парусником, позволив Робби натягивать паруса, а Роне – править румпелем, и они направились на запад по широкой дуге к дальней оконечности острова. Элла с благодарностью улыбалась, глядя на Кристофа. В обед они встали на якорь в Фьер д’Арс, мелкой лагуне, граничащей с солончаками. Кристоф вытащил блокнот для эскизов и вырвал по листу для каждого ребенка.
– Итак, сейчас мы все вместе немного порисуем. Что же мы будем рисовать?
– Давайте нарисуем маму! – Робби указал туда, где сидела Элла, прислонившись к надстройке и наблюдая за ними.
Элла покраснела:
– Я думаю, тебе следует найти что-нибудь другое… может быть, пляж?
Мысль о том, что Кристоф будет пристально смотреть на нее, смутила Эллу. Между ними все еще была какая-то неловкость, чувство, что они не должны подпускать друг друга слишком близко.
– Нет, пляж – это слишком сложно, мамочка. Мы будем рисовать тебя, так что ты должна сидеть очень тихо.
– Да, Элла, сиди очень тихо, пожалуйста. – Кристоф стал дразнить Эллу, чувствуя ее смущение и пытаясь успокоить. Он вручил каждому по карандашу, и они начали рисовать. – Не надо ничего стирать, Рона, – остановил он девочку, когда она недовольно цокнула языком и потянулась к его жестянке с карандашами и ластиками. – Используй уже проведенную линию и исправь ее. Смотри, вот так. Ты можешь набросать несколько легких, не слишком жирных линий, прежде чем начнешь придавать им правильную форму. Да, так, хорошо. А теперь пройдись по этой и сделай ее немного темнее…