Море вверху, солнце внизу

— Это уж слишком для твоей теории привыкания.

— Привыкания, не превращения.

Она сделала вдох, и два мира наконец-то слились воедино, или запаздывающая вторая реальность заполнила ей легкие.

— Заблуждение, — сказала она.

Когда они подъехали к «Гнезду», она посмотрела на беззащитное лицо Дэниэла с разинутым ртом и без очков и сказала Реджинальду: «Хочешь зайти?»

Он повернулся к ней, сидя на водительском месте, его черты расплывались в бело-синем свете неоновой вывески мотеля.

— Я бы…, но…

— Прикалываюсь, клоун.

— А, — кивнул он, — точно, размечтался.

— Ты заедешь за нами завтра?

— Конечно.

Она подалась вперед и поцеловала его в уголок рта. В оцепенении, но без страха Реджинальд наблюдал, как она растирала лицо Мухи до тех пор, пока тот не подал признаки жизни, а затем настойчивым шепотом приказала проснуться и помогла ему выбраться из машины.

Провожая их взглядом, Реджинальд поинтересовался: «Вы в порядке, дорогая?»

— Мы в порядке.

— До завтра.

Реджинальд отъехал, и Айрин, закинув себе на плечи руку Дэниэла, повела его в номер, мурлыча под нос детскую песенку про невезучего паучка.

* * *

Она толкнула Муху на кровать и, сняв с него одежду, вытянула тонкий, но прочный шнурок, как казалось, прямо из запястий, сначала привязав к спинке его руки, а потом и щиколотки. За это время взгляд Дэниэла уловил красное свечение песочных часов на пояснице Айрин. Приглашение, цель, предупреждение. Он моргнул и заметил блестящий шнурок, исходящий из-под его тела и прикрепленный к стене так, что он оказался подвешенным посреди паутины из простыни. Она прихватила с Базы косяк, который сейчас подкурила, и крохотная пепельно-оранжевая точка вспыхивала в темноте то ярко, то тускло, разгораясь на вдохе микроиспарением травы и бумаги. Кожа ее, смуглее, чем обычно, отражала неестественные формы украденного света.

Одной рукой она играла с его яичками до тех пор, пока ствол не поднялся, затем начала ласкать отверстие мочеточника, и, когда кончик пальца стал влажным, она вынула изо рта косяк, вытерла палец о нижнюю губу и слизала терпкий яд. Она хотела быть ужалена и обездвижена жертвой, которую сама поймала. Взобравшись на его распухшее жало, она застонала и подалась вперед, пока полностью не легла на него сверху, и тогда вставила ему в губы косяк. Ярко, тускло. Когда он выдохнул, она укусила его за мочку как раз достаточно, чтобы он почувствовал укол, и там остался ярко-розовый след. Он пытался разглядеть ее, но яркость косяка была ограниченной, источник как таковой лишь выдавал свое расположение, и поэтому он видел ее лицо как темную неразличимую проекцию. Но зато ощущал ее тепло, скользкий туннель, охватывающий часть его. Само действие, линия согласия, всё размылось и смешалось в его одурманенном ТГК мозгу. В то же время, если бы он сосредоточился на соединении их чресл, то мог бы почувствовать и представить это как гудящий и благоговейный монолит.

— Даж предпложить такова не мог, — сказал он.

Она издала звук, скорее всхлип, чем стон, затем прошептала: «Я хочу тебе кое-что рассказать».

— Кой-что?

Словно предварительно отрыгнув, она выплюнула ему в рот вязкий комок, разбухший внутри и ставший своеобразным кляпом. Он забормотал.

— Ш-ш-ш. О Мишель. Мишель Риос.

Языку некуда было деться от студенистой массы, и он сминал ее с разных сторон. Дэниэл пытался освободиться от пут, но амплитуда его движений равнялась нулю. Она толкала себя вверх-вниз по жалу. Колебания паутины заменяли общение, приумножая отголоски центральной части.