Мореплавания Солнышкина. Повести

- Знаешь, - задумчиво перебил его Перчиков, - ты, конечно, прав, настоящим матросом ты ещё не стал, но не беда, Солнышкин, не всё сразу! Самое главное, чтобы работал как следует твой самый надёжный компас. - И Перчиков положил ладонь Солнышкину на грудь, где тихо и грустно стучало его сердце. - А он работал неплохо. И этот бронзовый старичок всё показывал верно.

И тут все увидели, как стрелка маленького бронзового компаса, едва шевельнувшись, твердо указала на «норд».

- Жаль только, что случилась вся эта ерунда, - сказал Перчиков и подумал вслух: - А что, если нам всем пойти к Морякову?

Вдруг среди общего крика раздался голос боцмана:

- Солнышкин, к капитану!

Все замерли. Где-то далеко в городе звякнул трамвай, за бортом плеснула волна, и с криком пролетела чайка.

Солнышкин вздохнул, пригладил чуб, поднялся по трапу и переступил порог капитанской каюты.

Моряков ходил взад и вперёд, прикрывая подушкой посиневший лоб.

- Та-ак, - мрачно сказал капитан и повернулся к Солнышкину: - Значит, убить меня захотел?

- Нет, что вы… - грустно ответил Солнышкин.

- Значит, утопить меня захотел?

- Не хотел… - ещё грустнее сказал Солнышкин.

- Опозорить меня перед всем флотом захотел?

- Нет-ет, - покачал Солнышкин головой.

- Так не хотел? - спросил сердито Моряков.

- Нет, - повторил Солнышкин и посмотрел на свои ботинки.

- Ну что ж, раз не хотел - так и быть. Марш на вахту! А шишку я тебе ещё посажу не такую! - погрозил Моряков кулаком и потёр лоб.

- Десять шишек! - раздалось за дверью, и в каюту влетел Перчиков.

- Тысячу шишек! - крикнула Марина и чмокнула Солнышкина, как после долгой разлуки.

Всё это время они стояли за дверью. Солнышкин хлопал рыжими ресницами и не верил своему счастью.

- Марш на вахту! По местам! - сердито приказал Моряков и выглянул в иллюминатор. И вдруг он охнул и запричитал: - Батюшки, батюшки! Мирон Иваныч! - Он прикрыл ладонью шишку и, повернувшись к Солнышкину, крикнул: - Трап! Немедленно парадный трап!

Солнышкин выглянул в дверь и увидел, что к борту подходит катер, а с него машет мичманкой старый добрый Робинзон.

- Батюшки! Мирон Иваныч! Как же так?! Куда?

- В отпуск. В Антарктиду, - сказал Мирон Иваныч и весело улыбнулся.

Робинзон выбрался в плавание. За долгие годы он наконец взял отпуск и решил провести его на пароходе своего прославленного воспитанника.

- А как же дом, хижина, глобус? - крикнул Моряков.

- Всё пошло в музей пионерам, - махнул рукой Робинзон. И подошёл к трапу, который на редкость быстро наладили Солнышкин с Перчиковым.

Моряков осмотрел узел, потрогал его рукой и крикнул вниз:

- Поднимайтесь! Поднимайтесь! - И скоро принял в объятия отважного старика.

- А где же Солнышкин, что с ним? - спросил Мирон Иваныч.

- А вот он, вот он, - показал на него Моряков, прикрывая шишку на лбу.

- И как он? - спросил старик.

- Отлично, отлично! - потирая лоб, сказал капитан. - Будет настоящим моряком. - И он повёл Робинзона в свою рубку.

Через минуту оттуда раздался его громовой голос:

- Все по местам!

Бывалый капитан показывал своему воспитателю старую выучку.

Но тут на катере за бортом раздался знакомый возглас:

- Стойте! Стойте!

Это, как всегда, в последнюю минуту с катера по трапу поднимался доктор Челкашкин.

Наконец все встали по местам. Загудела машина, загрохотали лебёдки.

Боцман Бурун выбирал якорь и, поглядывая на берег, шептал:

- До свидания, медведики! До скорого свидания, родные!

Судно разворачивалось, вдали оставались сопки и становились лилипутиками белые домики Океанска; по бортам парохода пенилась зелёная вода.

Капитан Моряков отдавал команды. А на самом носу парохода «Даёшь!» в обнимку стояли Солнышкин и Перчиков. Над ними кричали чайки, мимо пробегали яхты и впереди покачивались белые паруса.

Друзья всматривались в горизонт, и навстречу им катились волны далёких океанов.

СОЛНЫШКИН ПЛЫВЁТ В АНТАРКТИДУ КАЮТА ДЛЯ РОБИНЗОНА

Пароход «Даёшь!» торопился на юг, к жарким тропическим водам. Перед ним вежливо раскланивались медузы, и молодые акулки, сворачивая налево и направо, почтительно уступали ему дорогу.

Над мачтами качалось солнце, ныряло в каюты, и настроение у матроса Солнышкина было самое солнечное. Он усердно мылил стены каюты, в которой совсем недавно обитал драгоценный попугай бравого капитана, и вокруг разлетались радужные мыльные пузыри.

Теперь попугай шатался со своим хозяином но Океанску, а Солнышкин смывал их следы и слушал доносившуюся с палубы песенку, которую сочинил матрос Федькин:

Шутки и песенки их багаж;
Полночь, но не до сна им:
Что это, братцы, за экипаж?
Плавали, братцы, знаем!

По Антарктиде грохочет лёд.
Но и во льду - весна им!
Что это, братцы, за пароход?
Плавали, братцы, знаем!