Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

Современные люди не осознают своих отличий от людей Средневековья и более ранних эпох, и расценивают молчание о природе как равнодушие, как свидетельство оторванности от природы. Например, современная литература по экологии, отечественная и иностранная, полнится патетическими разоблачениями христианства: признавая роль христианства в становлении гуманистической этики (это все равно, как признать смысл существования животного мира в выделении углекислого газа - весьма растительная точка зрения), многие экологи утверждают, что христианство дало людям только этику отношения человека к человеку, но в силу исторической ограниченности не осознавало гораздо более глубинную и основополагающую этическую концепцию отношений человека и природы, каковая концепция была создана экологически ориентированными учеными в ХХ веке. Дополняется эта изысканная мысль очаровательной розочкой сверху: буддизм, якобы, больше подходит современному обществу, поскольку в нем содержатся предваряющие появление экологии потенции, призывающие не приносить вреда всем живым существам.

Я не собираюсь здесь обосновывать несводимость христианства к этической доктрине вообще и к гуманистической в частности, указывать на то, что христианство говорит об отношении к миру не меньше, чем об отношении к человеку, - вся эта экологическая “концепция” чрезвычайно безграмотна; я хочу этим примером только указать на то, что современные люди уверены, что все личности прошлых эпох были похожи на них, и если они о чем-нибудь не болтали, так только по глупости или по равнодушию. В действительности мы сталкиваемся в вопросе об отсутствии описаний природы в средневековой литературе со значимым отсутствием (стерезисом); можно сказать, что появление в искусстве пейзажа точно маркирует разлад человека с природой. Искусство выступает здесь в роли волшебного зеркала, в котором исчезает то, что отражается; по мере роста описаний природы в искусстве прогрессирует разрушение человеком живой природы. Когда описание станет действительно совершенным, природы не станет.

Внутренняя жизнь. В дополнение к соотношению эстетического описания природы и естественного существования природы можно выстроить подобную параллель в отношении внутреннего мира человека. Действительно, как уже говорилось, описание внутреннего мира, душевных переживаний совершенно не свойственно средневековой литературе. В наиболее “психологичных” описаниях вся психология на деле домысливается современным читателем: любовь, как она описана в сагах, описывается фигурой умолчания; высшего напряжения любовного чувства художник достигает, используя пустоту: замерший перед тремя каплями крови на снегу Парсифаль, вспомнивший свою жену Кондвирамур. Даже разбор “Тристана и Изольды” заставляет обратить внимание на отсутствие психологических мотивировок; утверждается, что описывается любовь, и дается ряд поступков героев, а связать общее понятие и конкретные действия должен читатель.

Конечно, не следует думать, что люди в Средние века были бесчувственными, раз мы не находим в произведениях искусства той эпохи яркого выражения человеческих чувств. Такое отсутствие не подразумевает отсутствия чувств, но все же обозначает, что чувства были не совсем такие, как сегодня, по крайней мере они осознавались не со всем так, как это происходит у современного человека, что, собственно, и выражается в молчании средневекового человека по поводу своих чувств. Развитие идет постепенно, и потому можно встретить опережающее время осознание эмоциональной сферы. Так, в письмах Элоизы к Абеляру проявляется глубокий самоанализ и удивительная откровенность выражения чувств. Но именно на этом примере открывается и роль Возрождения в такого рода изменении. Судьба этих первых симптомов проявлений меняющейся душевной жизни показывает, что происходит с опережающими время явлениями. Дело в том, что эти письма вызвали весьма малый интерес в XII в., о чем мы можем судить по малому числу их копий. Интерес к этим письмам развился значительно позже, в качестве главных поклонников этих удивительных писем можно назвать Петрарку в XIV в. и Александра Попа в XVIII.

Дело обстоит не таким образом, что однажды утром в XIV в. люди проснулись утром гораздо сознательнее, чем заснули. Как это всегда бывает с живыми существами - в том числе и с живыми историчес кими существами, с живым историческим временем - понять происходящее при должном усилии можно, а вот четкую грань провести нельзя. Именно по причине постепенности процесса взросления человечества в периодизации Ренессанса так много неясного: выделяют все новые “почти Возрождения”, Предвозрождения, несостоявшиеся предвозрождения… Называют Предвозрождением и замечательный всплеск культуры в XII-XIII вв. Но это было не предвозрождение, а самое настоящее Средневековье, последний цветок уходящей эпохи, древней, закатывающейся культуры… Она началась вовсе не с захватом Рима варварами, а гораздо раньше, с расцветом античной Греции, с Гомера, с мраморных богов и сияющих в блеске утреннего солнца оливковых рощ.