Факт слабости государственной жизни на Западе очевиден - и потому незаметен. В исторических трудах его отмечают нечасто, поскольку войны в Новое время Европа выигрывала почти все (но сила государства не определяется его боеспособностью). Чтобы подчеркнуть очевидность этого явления, напомню мнение Ивана Солоневича. Он пишет, что за полторы тысячи лет германцы не сделали ничего, сравнимого со свершениями Римской империи, что германский народ не способен установить приличную государственность, его таланты ограничиваются созданием феодальной системы, где каждый режет каждого. Ясно, что эта точка зрения весьма ограниченна; Новая история и есть собственно история под водительством германской расы, и мы живем сейчас в цивилизации, построенной германцами - и в том, что в ней плохо, и в том, что в этой цивилизации хорошо. Важно другое: откуда взялась такая точка зрения, почему Солоневич смог придти к мнению о том, что германский мир ничуть не развился со времен Римской империи? Солоневич - государственник, в мировой истории его интересуют в первую очередь вопросы устроения государства. Именно по этой причине родилась в нем высказанная выше точка зрения. То есть человек, который специально рассматривает всю мировую историю в срезе государственности, в отношении силы и устойчивости государства, в грош не ставит германские свершения на этом поприще.
Измерять “силу государственности” довольно трудно, в этом понятии невольно смешиваются самые разные категории. Чтобы установить полярность оси “сильное государство - слабое государство”, заметим, что слабое государство склонно к разложению и децентрализации вплоть до феодализма, а сильное - к чрезмерной централизации и тоталитаризму. Слабая государственно-правовая сфера не позволяет развиться значительной дифференцированности общества в данном аспекте, в обществах же, обладающих сильной государственностью, все явления, связанные с дифференцировкой - например, сословные деления, развитие специализированных государственных органов - выражены сильнее. Важно только не путать силу государственно-правовой сферы с успешностью жизни самого государственного образования. Вряд ли надо специально останавливаться на том факте, что тоталитаризм вреден для здоровья государства, что в конкуренции рано или поздно побеждают более здоровые государственные образования. Анархия и тоталитаризм являются противоположными заболеваниями государственно-правовой сферы. В данном случае я просто подчеркиваю, что анархия является болезнью в связи с ослаблением государственно-правовой сферы, а тоталитаризм - болезнь, вызванная их переразвитием.
Если мы посмотрим на Восток, мы увидим множество очень сильных государств - и очень слабых стран. На востоке у государств проявляются сильное развитие государственно-правовой сферы, хотя переразвитие этой сферы не сделало эти восточные страны доминантами мирового развития. Точно тот же градиент соотношения экономики и государственности виден и в Европе, а не только при сравнении Европы со странами Востока. В Англии сословные перегородки так и не замкнулись; слишком сильны были центробежные тенденции, слишком слаба государственно-правовая сфера. Обычно пишут о сильной власти в Англии после норманнского завоевания - и тут же приводят примеры королей, сильная власть которых заключалась в том, что они долго воевали со своими баронами и в конце вынуждены были идти на значительные уступки. Иоанн Безземельный (1199-1216) воевал со своими феодалами, и довольно неудачно. Весной 1215 г. взбунтовавшиеся бароны вместе с горожанами захватили Лондон; уступая требованиям восставших, король подписал Великую Хартию вольностей. Генрих III, сын короля Иоанна, отказался соблюдать договор с баронами о неприкосновенности их феодальных прав; против короля выступили бароны, рыцари, горожане и крестьяне. Началась гражданская война 1263-1267 гг., королевская армия была разбита. Победители созвали собрание, в которое вошли церковные и светские иерархи, а также по два рыцаря от каждого графства и по два горожанина от крупных городов. Это собрание было призвано контролировать королевскую власть и объявлять войну королю, если он снова нарушит соглашение (Хартию) с баронами. Это и было рождением английского парламента.