Черты тех лет: сепаратные предложения от Германии в июле 1915 г. России – проливы, Германии – Литву и Курляндию, склонность Николая II стабилизировать позиции с присоединением к России Восточной Галиции и Константинополя, чтобы перейти к обороне (1916 г.); отчаянное недоверие русских к операциям союзников в районе проливов – всё подводит к выводу: новая фаза разворачивается, Россия втягивается в европейский расклад как участник игры благодаря акцентировке войны на балтийско-черноморском пространстве. Задача переустройства этого пространства, особенно в южной части, оказывается ключевой, нейтрализуя собственно вопрос об отношении пространства России к пространству Европы, порождая сугубый прагматизм в отношении к славянским делам, подчиняя их задачам сборки Балкан и выстраивания различных конфигураций в противовес германской сборке.
Это время, когда возникает альтернатива: или – пространство России в противовес Европе, или – Россия как источник переустройства Европы и славяне как посредники в этом деле, реконструкция пространства по соседству с державой, вовлеченной как крупная сила в игру европейских центров. Формально это момент, когда Россия по типу поведения в наибольшей мере выглядит «просто европейской страной», обустраивающей за счет экспансии свои окраины (как в начале XIX в.) в отсутствии цивилизационно-геополитической выделенности. Об особом положении России говорит в этом случае лишь недолговечность этой фазы, быстрый надлом России и переход в фазу В. О том же свидетельствует двусмысленность – прагматичность «европеизма» из-за обустройства Балто-Черноморья и мотивы европейской миссии как союзной силы[46]
*.Собственно, попытка решить балто-черноморские задачи, балансируя между «блоками», «паразитируя», по Троцкому, на их конфликтах, – лишнее подтверждение важности самоотождествления со «своей» Европой против «не-своей», а также восприятие Европы как двух станов, что позволяет решать дела в Балто-Черноморье, никак не ставя задач определить отношение России к Европе как противолежащему целому (от разморозки Восточного вопроса до целей войны в формулировке 1914–1916 гг.).
III
Если так эволюционировало официальное руководство внешней политики, что можно сказать об оппозиции? Сейчас я не могу вдаваться в обзор полемики по внешней политике, в том числе – в споры, разгоревшиеся вокруг сазоновского тезиса о «России – европейской державе». Тем не менее, веяния нового цикла прослеживаются и в этой сфере с очевидностью. Почти одновременно состоялось выступление Извольского в Совете министров (3.2.1908) о необходимости «разморозки» Восточного вопроса и появление в № 1 «Русской мысли» статьи П.Б. Струве «Великая Россия» с ее декларацией о том, что «оселком и мерилом всей „внутренней политики“ как правительства, так и партии должен служить ответ на вопрос: в какой мере эта политика соответствует т. н. внешнему могуществу государства».
Освоение Дальнего Востока Струве назвал «венцом всей внешней политики царствования Александра III, когда