Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Погодин еще погружен в австрийский вопрос. Из письма в письмо он твердит одни и те же положения. В войне основным противником России оказалась не европейская революция, а европейский консервативный порядок. «Справимся сперва с любезными друзьями консерваторами, а прочее впереди» [там же, 279]. «Неужели мы, после всех этих несчастных опытов, будем хлопотать еще об том европейском законном порядке, который на нас самих опрокинулся, грозя нам семьюдесятью миллионами Германии, кроме западных государств» [там же, 113]. Фактически война с Австрией уже идет [там же, 227]. Отсюда мыслимы два вывода.

Первый уже зарождался в рамках эпохи нашего европейского максимума. Его контуры просматривались у Тютчева и по-иному у Герцена. Это переход России к политике последовательной дестабилизации Европы. Погодин не устает повторять, «что мы живем во время великого переворота, что мало готовить армию против армии, снаряжать флот против флота, и писать ноту против ноты, и что в нынешних, новых и необыкновенных условиях (цивилизационной битвы. – В.Ц.) должны быть изыскиваемы средства и принимаемы меры также новые и необыкновенные» [там же, 122].

Программа проста: шаги по замирению с умеренными и левыми элементами Европы на основе далеко идущих реформ в России; поддержка славянских движений – обретение союзников в племенных и региональных движениях, не признаваемых Европой великих держав за законные политические силы; поддержка всех скрывающихся внутри Европы притязаний, дестабилизирующих континент, ирредентистских и сепаратистских – призывов к объединению Италии, притязаний Греции на острова, Эпир, Фессалию и Албанию, Испании – на Гибралтар, Италии – на Мальту и т. д. [там же, 114, 115, 118]. И вместе с этим превращением юга и востока Европы в сплошной пояс нестабильности – сговор с Францией Луи Наполеона как силой, единственно способной парализовать своей агрессией все силы, способные противостоять России в Восточном вопросе, подставить Австрию и Англию под французский вызов, а если надо, подтянуть Пруссию к вырастанию в Северо-Германскую Империю [там же, 301]. «Отводить удары, на нас направленные, в другие места и стараться о перенесении войны на другую сцену. Заварить общую кашу» [там же, 277]. Или дестабилизация России от Финляндии до Грузии – или дестабилизация Европы от Пруссии до Италии или даже Испании: дуга против дуги. Одновременно ставится задача – нейтрализовать Англию на морях союзом с США как историческим противником «владычицы морей» [там же, 115, 234, 303].

Стратегия ясна, но каковы финальные цели? Ясно, что курс взят на формирование в Европе двух центров – Франции с Италией и Пруссией – и умаление Англии, причем переход к этому состоянию должен сопровождаться распадом и дележом Турции и Австрии (по этому пути процесс и пошел, однако, Второй рейх попытался собрать против России Австрию и Турцию впоследствии). Но что же остается самой России? Здесь-то и возникает жесточайшее противоречие из-за конфликта двух налагающихся картин.

С одной стороны, «не можем уже думать ни о каких распространениях. Дай Бог, только от врагов оборониться». С другой стороны, дестабилизация Европы должна в ней породить «новые отношения … в продолжение которых мы можем доделывать на востоке и в Азии всё, что заблагорассудится» [там же, 113]. Конкретно, «оставляя в покое Европу, в ожидании благоприятных обстоятельств, мы должны обратить всё свое внимание на Азию… Пусть живут себе европейские народы как знают и распоряжаются в своих землях, как угодно, а нам предлежит еще половина Азии, Китай, Япония, Тибет, Бухара, Хива, Кокан, Персия, если мы хотим, а может, и должны распространить свои владения для разнесения по Азии Европейского элемента» [там же, 242–243]. Осенью 1854 г., когда русские, отступив с Дуная, одновременно наступают в устье Амура, Погодин твердит не только о демарше в сторону Индии [там же, 234], о дорогах в Азию, об устройстве «сообщений, хоть по следам, указанным Александром Македонским и Наполеоном», о европейско-азиатском транзите через Россию (в Китай и Японию), о железных дорогах в сторону Индии [там же, 242 сл.], откристаллизовывая топику всех последующих евразийских фаз. В апреле 1855 г., в пору назревающего падения Севастополя он всё настойчивее пишет об экспедициях в Азию «с Кавказа, из Оренбурга, из Восточной Сибири» и о дружбе с США [там же, 303].