Морфология загадки

(с) Народная загадка в естественных условиях загадывания-разгадывания не предназначена для разгадывания посредством индивидуальной остроты ума; разгадка представляет собой общинную собственность; обе стороны, участвующие в ритуале, загадывающая и разгадывающая, либо владеют и вопросом и ответом, либо находятся в процессе передачи этого знания от одной стороны – другой.

Если разгадку не нужно выводить из описания, то становится понятной уместность зияния в загадке: оно обеспечивает эту невыводимость.

Как только стало ясно, что загадка в целом, и вопрос и ответ, является общинной собственностью, стало необходимым уяснить ее социальные функции. Если ранее внимание было сосредоточено на тексте загадки, то теперь в фокусе наблюдения и обсуждения оказался процесс загадывания-разгадывания, то, что было названо «событием загадывания-разгадывания» («riddling occasion»). Роджер Д. Абрахамс (Roger D. Abrahams) так сформулировал этот подход: «Смысловую нагрузку несет загадывание-разгадывание и только иногда – сама загадка. Загадки создаются процессом загадывания-разгадывания, условностями загадывания-разгадывания и событиями загадывания-разгадывания» (Абрахамс 1972: 188–189). Это широко разделяемая этнологами позиция.

Но в толковании смысла процесса возникли расхождения. В зависимости от места наблюдения загадка была понята в своих функциях как: веселая игра (на Ближнем Востоке – Скотт 1969: 129), индивидуальное состязание (у филиппинцев – Харт 1964: 57), командное состязание (у африканских лози – Гаулетт 1966: 140), обстоятельство для обретения членства в «обществе знающих» (у нигерийского племени ананг – Мессенджер 1960: 226), средство завоевать престиж среди тех, кто «знает» (у африканских венда – Блэкинг 1961: 1).

Можно заметить, что хотя понимания процесса загадывания-разгадывания и различны, но все же не так уж далеки друг от друга, они скорее образуют некоторый спектр. Хотя ритуальный характер события во всех случаях очевиден, смысл ритуала оказывается недоисследованным, преобладает описательный способ характеризации, причем в качестве характеристики берется некоторое обстоятельство, вполне вероятно, внешнее. Мне не известны работы, в которых бы ставился вопрос о том, является ли отмеченная данным исследователем характеристика единственным определителем или только аспектом более сложного функционального комплекса. Аналитическая мысль из приведенных выше важнейших наблюдений импульса не получила. Эта ситуация соответствует тому, что этнологическая мысль в эту пору сама себе больше не доверяет, она стремится уйти под знамена большой антропологической Теории, черпать импульсы из нее, а не из своего собственного опыта.

Наиболее влиятельным видом Большой Теории в интересующей нас области стала структуральная антропология Клода Леви-Страусса (Claude L'evi-Strauss). Под влиянием структуральной лингвистики и Романа Якобсона в частности французский ученый нашел, что главную ценность антропологических исследований составляют примитивные практики наделения окружающего мира смыслом через учреждение классификаций посредством бинарных оппозиций (по аналогии с фонологической парадигмой языка). Теоретической изюминкой тут оказалось представление о том, что согласование бинарных оппозиций, или их медиация, осуществляется с помощью амбивалентных терминов. Приложение этой теории к загадке не заставило себя ждать. Но аналитические итоги этому направлению мысли о загадке до сих пор не подводились; дальше представительного обзора литературы дело не пошло (см. Хамнетт 1967).