Морфология загадки

Филологическая школа установила морфологию народной загадки в соответствии со своим представлением о том, что загадка предназначена для индивидуального разгадывания. Признав при свете этнографических данных этот взгляд анахронизмом, мы оказываемся перед задачей реконструкции тех функций, которые дали основание существованию загадки. О сложнейшей древней загадке мы должны мыслить в функциональных терминах, идущих дальше представления о разгадывании. Случилось так, что решающие в этом деле этнографические данные до сих пор не привели к обновлению понимания функций загадки; этнографы новой антропологической школы оторвались от морфологического понимания загадки, которое было достигнуто филологами. Произошла невстреча двух линий исследования.

Путь, ведущий к интеграции этих исследовательских традиций, не прямой. Прежде нужно разобраться в контексте мыслей фольклористов филологической школы: ведь анализ морфологической структуры загадки явился частным продуктом их движения к иным целям. Оставив в стороне поиски и находки фольклористов, антропологи стали решать задачу структуры загадки по-своему, на своих схоластических путях. Между тем и задачи филологической школы, и путь, ведущий к их решению, чрезвычайно ценны для понимания того, какой емкой и своеобразной является проблема загадки. Путь этот продиктован самим предметом (в отличие от подчинения общим теориям), является имманентным и потому обещает ввести нас в глубину предмета. Лишь пройдя этот путь, мы сможем дать должное место полевым антропологическим данным. Тогда у нас появится возможность реконструировать ту форму загадки, которая дала основание ее бытию, положила ей начало.

12. Классификация по Леманну-Нитше. Рассказ о том, как простейшая задача внести порядок в собрание загадок привела к решению сложнейшей задачи классификации загадки и подвела к порогу решения еще более трудной задачи построения таксономии загадки

И пропали ослицы у Киса, отца Саулова, и сказал Кис Саулу, сыну своему: возьми с собою одного из слуг, и встань, пойди, поищи ослиц.

1 Царств, 9:3.

Как только фольклористы в XIX веке стали приводить в порядок собранные ими загадки, они столкнулись с тем, как трудно их расположить компактным и рациональным образом. Перед ними встала задача классификации. Записывая загадки в какой-либо деревне и затем переходя в другую, фольклористы получали естественное расположение материала по географической смежности. Обстоятельство это обладает ценностью, поскольку фольклор кочует, и полезно иметь представление о том, как это происходит. Но для издания такая организация оказалась нерациональной: одна и та же загадка или ее варианты записывались в разных местах, так что, сохраняя географический принцип, приходилось повторяться и при этом разрывать родственные связи между вариантами загадки, найденными в разных местах. Нужно было придумать более компактный способ группировки материала. Способом решения этой задачи представилась содержательная классификация материала, собранного в каком-либо более или менее обширном культурно однородном регионе. Постольку загадка понималась как направленная на решение с помощью индивидуальной остроты ума, естественным представилось классифицировать ее по разгадке, по тому, «о чем загадка». Простейшим способом расположения разгадок явился алфавитный порядок.

Но для фольклористов, ставивших себе этнографические задачи, желавших описать образ жизни народа, этот путь выглядел слишком формальным. Стремясь понять смысловой мир крестьянской общины, фольклористы-этнографы стали рассматривать свой материал как отражение мира общины, или ее космоса. Это подсказало идею классифицировать загадку не в алфавитном порядке разгадок, а согласно тематике разгадок, распределяя ее по сегментам крестьянского мира. Этнограф Д. С. Садовников в своем собрании 1876 года распределил русскую загадку по 25 категориям такого типа, как «Жилище», «Тепло и свет», «Внутреннее убранство», «Домашнее хозяйство», «Пища и питье», «Домашние животные», «Лес», «Земля и небо» и т. д. Как ни условны были эти категории, так распределенная загадка оказалась охватывающей все, что окружает крестьянина, описывающей весь земледельческий универс. По этому пути пошли с некоторыми модификациями такие авторитетные создатели обширных собраний, как Рыбникова (1932) и Митрофанова (1968).