Морганы. Династия крупнейших олигархов

Чему смерть Моргана положила конец, так это его личной диктатуре, которую никто не унаследовал. Другие времена — другие нравы. Диктатура Моргана не выражала саму систему промышленной и финансовой централизации, она просто-напросто способствовала развитию этой системы (которая и предоставила возможность для существования этой диктатуры). Все эти события охарактеризовали переходный период, сопровождающий глубокие экономические и политические перемены, а также социальная война. Переходные периоды, как правило, вызывают к жизни диктаторов, которые обычно представляют собой центр математической концентрации изменений, еще не ставших ведомственными и общепринятыми. Буря переходного периода предоставляет сильному человеку возможность захватить власть. После Гражданской войны сильные бизнесмены захватили власть в ходе изменения экономических отношений и учреждений, стараясь интегрировать свою систему с помощью общности интересов, в рамках которой Морган занимал верховное положение. Становясь полностью ведомственной и общепринятой, эта система отторгает личную диктатуру. У Дж. Пирпонта Моргана не было преемника, и не из-за нехватки потенциальных диктаторов, а потому, что сама система промышленной и финансовой централизации и контроля больше не нуждалась в личной диктатуре, а функционировала теперь в виде диктатуры промышленной олигархии.

Более того, личные диктатуры, как правило, выходят за пределы законных требований системы и класса, который они представляют, что вызывает необходимость перестройки. Такие трансформации влекут за собой различные изменения, включая более строгое правительственное регулирование, но при этом сама система промышленной и финансовой централизации и контроля принимает более широкие масштабы и полномочия. Дом Морганов сохранил свое финансовое превосходство, отражая наиболее важные аспекты концентрированного капитализма, подчеркивая наиболее конструктивные аспекты финансирования, теряя свое значение как акционерный дом и все более приобретая черты крупного банка европейской модели (но без правительственного контроля).

Перестройка была навязана главным образом промышленным и финансовым магнатам, хотя некоторые из них разумно восприняли новое перераспределение ролей. Дом Морганов безоговорочно признавал необходимость уступок и приспособления. На обеде в «Саут Пенсильвании» в декабре 1913 года Генри П. Дэвисон, главный партнер Моргана, сказал так: «За прошедшие годы наша страна, как и другие государства, стала свидетелем движения новых сил, новых идей и стремлений… Происходили существенные изменения… Деловой человек современности должен понимать, что ход событий за прошедшие двадцать лет отнюдь не является слепым отражением недовольства и смуты, как считают многие. Его назначение не в том, как это может показаться при беглом взгляде, чтобы смять бизнес или подорвать промышленность. Его цель — заставить все деловые корпорации, которые в силу своих масштабов и значения напрямую влияют на благосостояние народа, вести свои дела более открыто, с большим учетом интересов как народа, так и тысяч мелких инвесторов, которые фактически являются владельцами этих корпораций».

В этом движении противления крылось гораздо большее, чем это виделось Дэвисону, но его высказывания по этому поводу все же ознаменовывали ослабление его оппозиции к перестройке.

В правление президента Вудро Вильсона эта перестройка носила систематический характер, а конгресс принял важную программу реформ промышленного, финансового и социального законодательства. В то время как его высказывания были высокопарными и туманными, предложения Вильсона были исключительно практическими и сводились к учету правительством интересов различных классов и унификации капитализма. Восприняв идеи Джефферсона, Вильсон расширил правомочия правительства за пределы, установленные идеалами аграрной демократии, что было неизбежно при перестройке деятельности правительства в условиях сложной промышленной системы. В результате этой перестройки централизация и контроль промышленности и финансов окрепли и избавились от некоторых своих наихудших (отнюдь не второстепенных) злоупотреблений.