Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897-1905 гг.

Только когда часть публики, достаточно нагулявшись, насмотревшись и устав от жары, разъехалась, начались настоящие танцы, длившиеся до 4–5 часов утра. Очень красиво устроили котильон. Котильонные украшения, в виде орденов, цветов, вееров, зонтиков и т. д., привезли на особой гигантской раковине-колеснице, украшенной цветами. Ее везли переодетые в разных рыб и морских животных кадеты.

Моя рота ведала буфетами, и мне пришлось усердно работать в одном из них, устроенном в виде подводного царства – с кораллами, рыбами и морскими растениями. Угощать гостей было далеко не легким занятием, так как сквозь толпу с трудом удавалось протискаться, а все наперебой просили освежительных напитков, фруктов, чаю, тортов и конфет. Хотелось удовлетворить гостей и не слишком заставлять ждать, и потому сбивались с ног, носясь от столов в буфет и обратно.

После окончания всех празднеств нам дали несколько дней отдыха, которым мы с удовольствием воспользовались, так как страшно устали от всех впечатлений.

После Нового года все обычно считали, что время идет быстрее, и второе полугодие любили больше, чем первое, потому что дни постепенно светлели и как-то становилось веселее. Уже с половины марта начиналось экзаменационное время, и оно всем нравилось, так как регулярные классные, равно и внеклассные занятия прекращались, и в период, предназначенный для подготовки, нас никто не тревожил, и мы всецело могли погружаться в зубрежку. В дни после сдачи экзаменов обыкновенно все отдыхали.

Сами экзамены тоже имели своеобразный интерес, хотя большинство их боялось, и каждый по-своему к ним готовился: более серьезные просто повторяли весь курс, так что для них являлось безразличным, что их спросят, но остальные повторяли «по билетам» и некоторые билеты знали лучше, а другие хуже. Удача каждого заключалась в том, чтобы вытянуть именно тот билет, который лучше знаешь, тем более что и билеты по содержанию бывали разные: более легкие и более трудные. Для каждого курса имелась подробная программа, вопросы которой распределялись по 15–16 билетам. Кто не помнит эти картонные карточки, на которых с одной стороны ставились номера билетов, а с другой – номера вопросов программы?

Когда экзаменующийся вызывался, ему давалось самому вытягивать билет «на счастье». Все вопросы выписывались на доске, и экзаменатор указывал, какие следует подчеркнуть, т. е. подготовить к ответу. По мере того как несколько человек ответило, число билетов в пачке уменьшалось, а следовательно, и выбор становился все меньше, и только когда оставалось два-три, тогда экзаменаторы вкладывали их обратно в пачку. Благодаря этому те, которые отвечали не первыми, имели возможность с большей точностью рассчитать, какие именно билеты они могут вытянуть. Оттого все ожидавшие очереди с душевным трепетом следили за номерами вышедших билетов. По их лицам можно было узнать, насколько удачно складывается дело.

Я всегда предпочитал отвечать одним из первых, не потому что хорошо знал курс, но оттого что, по крайней мере, скорее «гора с плеч долой», да и утром голова свежее; а то ожидать иногда приходилось по три-четыре часа. Но многие любили отвечать последними и строили расчет на том, что экзаменаторы тоже уставали и под конец относились небрежнее и спрашивали более поверхностно. Правда, среди них встречались и такие, которые, уставши, делались раздражительными и придирчивыми и, видя, что экзаменующийся начинает путаться, не старались его наводить и помогать, а просто сажали на место и ставили плохой балл. Всю эту психологию преподавателей кадеты знали хорошо и очень искусно к ней приспосабливались.

Но самыми любопытными были те из кадет, которые совершенно на себя не надеялись и старались вместо того, чтобы вызубрить курс, придумать какую-либо хитрость и при ее помощи выдержать экзамен. Таких хитростей имелось в запасе много, и они практиковались особенно в младших ротах. Среди них были всякой системы шпаргалки. Например, писались на ногтях формулы. К целой коллекции резинок, закрепленных внутри рукавов, привязывались бумажки с кратким конспектом самых трудных вопросов и формул. Когда экзаменующийся выходил к доске, он старался вытянуть соответствующую бумажку.

Однако, так как там приходилось писать очень мелко, чтобы как можно больше вместить необходимых данных, то зачастую на доске получалась невероятная путаница, да и сам отвечающий нес несуразную чепуху. А то пускались на следующее: мелки для досок, чтобы не пачкать рук, заворачивались в бумажки, и вот на них-то старались писать формулы, даты, названия и т. д. Но так как всех формул на такой бумажке не напишешь, то заготовляли запасные. Когда же выходили к доске, как бы случайно роняли мелок, и он, конечно, ломался, тогда просили разрешение сходить за другим, и если разрешали, то новый кусок заворачивали в нужную бумажку.