Моряки Зелёного Моря

Она просто хотела смотреть на маленький свет, сокрытый от невзгод среди её переломанных пальцев, держать его поближе к грудной клетке, развороченной грубой безжалостной силой. Смотреть на него… всю вечность.

Сколько она томится тут? Может быть годы? Помнят ли о ней? Или может её тело уже идёт по пустыне с их останками в зубах? Может быть, уже нет никакого смысла сражаться? Демон сильнее её; возвращаться нет смысла. Демон - архихищник. Демон победил…

И всё же она вновь глубоко вдохнула, отключая мысли о боли. Она не боялась страданий, ибо она и есть страдание. И она сделала очередной рывок в небеса, взмахнув крыльями. Вернувшись к жжению, проволоке и бесчисленным ударам. К секундам, что заставляли саму смерть казаться прекрасным избавлением.

Ибо она сильнее этого. Ибо она сильна, словно само солнце.

Ослепительный свет закрыт от Совы плёнкой из тьмы. Руки и ноги плотно сжаты, когти втиснуты в кожу и не способны шевельнуться, словно все её руки и тело из камня. Но самое главное: ей не так больно. Лицо будто облили кислотой, ногти вырвали и в пальцы всунули лезвия, тело швыряли об землю раз за разом, оставляя синяки. Сковали горящими цепями, лёгкие изнутри проткнули ржавыми иглами с крючками. И всё-таки те неописуемые муки были сравнительно меньшим, чем то, что она испытывала всю вечность секунды назад.

“Верёвочку сквозь косточки протащу-протащу, оскоблю-оскоблю их острыми краями. Тереть буду, пока песком не станут”.

Её тело всё ещё боролось само с собой; оно жглось, оно дёргалось, оно пыталось достать весь мир и уничтожить его, только позволь такую возможность. И Сова удерживала “это” - сущность, которую считала сестрой, и которая оказалась самой болью, никогда не желавшей ей добра.

“Хрусть-хрусть-хрусть, я рву твои волокна. Хрясь-хрясь-хрясь, камнем забиваю череп”.

И это ощущалось глотком свежего воздуха, сошедшим с головы туманом. Это пробирало на такие эмоции, что она не смогла сдержаться; пересохшие, болящие глаза заслезились с новой силой.

“Ничтожество! Ничтожество! Никто тебя не любит! Умрёшь, умрёшь ненавидимая! Все тебя ненавидят! Отдай мне тело; плевать мне на то, что думают другие, ты, слабачка! Кровавая сопля!”

Каждое её движение было диким порывом - сердцем, что не могло вырваться наружу. Она не понимала, что именно происходит: жгучий свет, но каменные стены и холод по коже. Отдалённые голоса; постоянный их бубнёж. Чьи-то крепкие незнакомые руки не давали ей двигаться, поддерживали её. Да и впереди фигуру никак не разглядеть.

Она почувствовала панику, ей тут не нравилось. Она чувствовала, как дрожь пробежала через её тело, вместо боли принося холод. Как из трещин на неё смотрели тысячи глаз.

“Несут, несут, уносят… Смерть-смерть-смерть…”.

Это был культ; она чувствовала это всем сердцем и всей спиной, а она скована цепями. От неё избавились. Её “товарищи” - она оказалась права, она оказалась во всём права - они сплавили её, отдали.

“Они уже не с тобой! Они избавились! Бросили тебя, бросили! Они боятся когтей моих! Дай мне вонзить когти во всех! Я буду жить! Я буду жить!”

Но вдруг она почувствовала на своей руке чью-то ладонь; она инстинктивно, против воли, дёрнулась, попытавшись оторвать кусок от тронувшего её, раз он оказался у лица, но не смогла дотянуться. Крепкие руки сжали её так, что даже дикими порывами, способными сокрушить человека, она не смогла избавиться от их хватки.

Пальцы на её руке сжалась; жёсткая обветренная, с одним-единственным куском чешуи ладонь. Вдоль всего тела Совы словно пробежал электрический разряд, боль отступила, прекратив штурмовать её разум.

Её горло сипело сорванными связками, но она сосредоточилась, чтобы сказать вслух, пытаясь повернуться и удержать голову, глядя на силуэт, что шёл рядом.

- М-мар… М-м... - Горло сдавило тисками, в гортани почувствовалась исцарапанная наждачная бумага, но ей вдруг стало легче.

И она дёрнулась вперёд, и её горло вне её сил закричало на тонких частотах, посылая ему угрозы и проклятья, крича, что лицо его она и раньше считала хуже подтирки. Что самое красивое в нём - это его будущая смерть. Что он – жалкий-жалкий проклятый демонами доходяга, который обманул её. И что в этой пещере он найдёт свою смерть, когда она вырвется из цепей, чтобы оторвать ему голову и изуродовать до неузнаваемости.

Каждое слово ранило Сову и внутренне и физически. И как бы ни рвалось её горло, внутри эта боль была сильней; её слова не подчинялись ей. Её слова разбежались на маленьких мерзких жучков, прячущихся от пристального взгляда, кусающих при любой возможности.

Он лишь крепче сжал её предплечье, и когда ей вновь возвращался контроль, она лишь слабо скалилась окровавленными зубами. Он знал, что не она управляла тем штормом, вырвавшимся из неё, и всё равно доверял ей.