– Слышь, дядь Яш, а может, прогноз, того, пугают? – Огурец ткнул пальцем в небо. – Там, глядишь, по-своему переделают. Это картинку где-то видел, не помню, сидит бог на облачке, транзистор слушает. А по транзистору чешут: ожидается ясная, сухая погода. Бог послушал, командует: Илья, ну-ка выкрути вентиль.
– Вот он тебе послезавтра и выкрутит на всю катушку. Сядем козла забивать.
Федор тяжело топтался на одном месте, сердито поглядывая на Ивана. Как и все, он тоже ждал его решения. Ждал, испытывая странное, раздвоенное чувство. С одной стороны, не хотел, чтобы приехали помощники. Нагляделся на них в прошлом году. Колотились через пень колоду, а денег получили почти столько же, сколько и Федор. Оказывается, им на предприятии почти полностью зарплата сохраняется. Это так поразило Федора, что он долго не мог прийти в себя. А с другой стороны, он привык надеяться только на свои руки и на свою голову. Если Иван откажется от помощников, придется оглядываться и на других, тогда уж ремень в железном ящике на черный день не оставишь. Тут хором надо кричать, один-то никак не осилишь. Федор боялся давать согласие. Дай – его же соблюдать надо. «Как корова на льду, – недовольно думал о себе. – Ни туда, ни сюда. Чего он там черкает, говорил бы скорее. Грамотные все стали. Послать некого».
Иван неожиданно захлопнул блокнот, сунул его в карман.
– Ну? – Яков Тихонович потрогал усы, чтобы скрыть усмешку. – Не по зубам?
– Если дневная выработка останется такой же, как сначала, – не успеваем. Короче, на каждую коробочку надо накидывать еще по четыре гектара.
– Ни себе чего! – присвистнул Огурец. – Ты там в таблице умножения ошибку не сделал?
– Не сделал. При непрерывной работе эти гектары можно наверстать. Учитываем, что из-за машин стоять не будем. Федор, как думаешь?
Тот перестал топтаться, оглянулся на Якова Тихоновича, словно искал у него поддержки, развел руками:
– А никак, Иван, не думаю. На бумаге-то оно гладко, а поломки куда? В овраг? Их ты считал?
– На каждый комбайн по часу. Давай, Федор, решай.
– Я что, крайний?
– Не крайний, а опытный. Если скажешь, будешь делать. И нам поможешь.
Иван произнес эти слова и даже сам удивился – как он их придумал, сразу, с лету? Единственно верные. Какое-то чутье подсказало их ему. Только они могут задеть Федора за живое. Он по глазам видел, что задели.
– Дай-ка папиросу, – Федор неумело прикурил от услужливо зажженной Огурцом спички, пыхнул раз-другой, аккуратно поплевал на папироску и пошел.
– Ты куда, Федор?
– Работать, куда еще? Хватит, наговорились, а то и вправду помощников придется вызывать.
– Ну вот, батя, решили. Звони председателю.
– Иван, на одну минуту. – Яков Тихонович подождал, когда Огурец с Валькой отошли в сторону, спросил: – У вас вчера ремень ни у кого не полетел?
– Полетел, а что? – Иван насторожился.
– Тогда понятно, я так и думал.
– А что такое?
– У нового комбайна на МТМ ремень сняли. Председатель сегодня ругался. Ваша работа?
– Наша! А что делать прикажешь? Где их взять? Ты когда обещал привезти? Все везешь?
Яков Тихонович только махнул рукой.
«Что-то не так, нечестно, – стучало в голове у Ивана, когда он поднимался на мостик комбайна. – По-другому бы. А как по-другому? Где его взять, распроклятый ремень? К черту, потом разберемся!»
2