Морок

Мария часто останавливалась возле дома Завьяловых, смотрела, любовалась и всегда тянула ниточку из прошлого в нынешний день. Не может человек без красоты, думала она, когда бы и где бы он ни жил. Она нужна ему, как растению солнце, и если солнца долго нет, если идут одни только дожди, то растение, пресытившись влагой, начинает гнить, корежиться и уже не тянется вверх.

Мария понимала Ивана, когда тот проникался ненавистью к неухоженности Белой речки. Она тоже боялась этой неухоженности, точнее, не ее самой, а привычки к ней. Когда люди начинают думать только о том, что поесть и обуть, они, даже самые богатые, превращаются в бедняков. Больше всего Мария теперь боялась, чтобы жители Белой речки не превратились в таких бедняков.

Еще недавно ее радовали машины, мотоциклы, цветные телевизоры в крестьянских домах. Она думала, что это заслуженная награда за долгие годы холода и голода. А сейчас – не радуют. Мария вдруг увидела, что вместе с достатком, рядом, растет и на глазах увеличивается пустота незаполненная. И люди, хватаясь только за нынешнюю минуту, думая только о ней, реже задают самим себе вопрос, над которым мучился в свое время Елизар Прокошин: «Зачем я живу?» Если бы каждый задал себе такой вопрос и если бы каждый по-своему, по-разному, но все-таки пришел бы к ответу: «Для вечности», тогда бы многое от нынешней жизни отстало бы, как отстает ненужная шелуха. Все мелкое, не важное. Тогда люди больше бы думали о красоте жизни. А она, эта красота, начинается с дома, с поля, растет, крепнет и становится в конце концов красотой души.

И еще Мария таила одну надежду, возлагая ее на Ивана Завьялова. Надеялась, что он услышит ее и осуществит. Надеялась Мария когда-нибудь увидеть за околицей памятник. Пока она не представляла, каким он будет и из чего его сделают. Но суть его, смысл знала прекрасно… Идет по полю мужик, похожий на бога, на голове у него венок из хлебных колосьев, от них идет свет, и гудит над мужиком вечный колокольный звон. Возносясь над полями и над речкой, над березовыми колками и над деревней, памятник будет постоянно напоминать людям о том, что они, в суете будней, время от времени должны задавать себе вечный вопрос: «Для чего живу?»

2

Федор проснулся от детского хныканья. Младший сквозь сон что-то неясно выговаривал и хлюпал носом.

– Лежи, лежи, – остановил Федор жену. – Я сам.

Подошел к кроватке, накрыл одеялком сынишку, осторожно погладил его по голове, и тот утих. Задышал глубоко и спокойно. Федор еще постоял над кроваткой, послушал сладкое детское дыхание и, стараясь не шуметь, тяжело ступая, направился из спальни.

– Ты куда? – тихо окликнула Татьяна.

– Попью. Пить что-то хочется.

На кухне он сел на лавку у окна, раздернул занавески. По стеклу ровно стучал дождь. Стучал по стеклу, по крыше, по деревне и по неубранным хлебным полям. От этого стука становилось не по себе. Неуютно, неудобно было сейчас Федору. Словно взял со стола не свой, не положенный ему кусок, торопится, ест и все ждет, что вот сейчас хватятся, узнают и отберут.

«Что за дрянь в голову лезет! – чертыхнулся он. – С какой это сырости такие думки завелись?»

Федор никогда не знал сомнений и не знал бессонницы. И потому сегодняшнее неуютное состояние просто-напросто пугало его. Он прикидывал так и эдак, пытаясь понять – откуда оно? Неужели после вчерашнего вечера? Да ну, ерунда. Еще не хватало, чтобы он брал в голову, что ему будут вякать сосунки. Да и с какого боку могут они его зацепить? Сам работает, как бык, комбайн ни разу не чихнул. Ну? Что еще надо?

Так он успокаивал самого себя, уговаривал, а сомнения не уходили, и спать после такого длинного суматошного дня, на удивление, не хотелось.

Федор налил себе в кружку давно остывшего чая, прихлебывал его и продолжал смотреть в окно, по которому не переставая стучал дождь.

На кухню неслышно вошла Татьяна, присела рядом. От ее большого, раздавшегося тела пахнуло теплом.

– Ты чего не спишь?

– Да вот проснулась, и все. Тяжело уж мне. И все на спине да на спине.

– Скоро уж, потерпи.

– Потерплю, куда денусь.

Он молча погладил ее по крутому плечу. Что ни говори, а с бабой ему в жизни повезло. Золотая баба. Жить с ней одна радость. И ребятишки хорошие, и крыша над головой есть, и на столе не бедно. Так откуда же вылезли эти проклятые сомнения? «А, плюнуть, растереть и забыть!» – успокоил себя Федор.

Но утром он снова проснулся с тем же самым проклятым чувством. Завтракал, собирался на работу, а сам нет-нет да и ловил себя на мысли, что он с тревогой ждет встречи с Иваном, Ленькой и Валькой. Ругался и быстрее обычного шагал к мастерской.

Дождь шел уже не такой напористый, брызгал мелко и редко, но и такого хватило, чтобы деревенские улицы закисли грязью. Тяжелый морок нависал над землей. По небу, словно настеганные, неслись лохматые тучи. Надвинув на самый лоб фуражку, угнув голову, Федор шлепал по лужам.

Иван был уже возле комбайнов. Они поздоровались, зашли под навес и остановились друг против друга. Молчание затянулось.

– Чем будем заниматься? – первым спросил Федор.