Морок

Ввечеру уставшая компания клевала носами у небойкого костерка вблизи тракта, слушая негромкие рассказы о пережитых днях. Грустили, вспоминая Вениамина, хохотали над грудастым теперь и широкобёдрым Иннокентием.

– Да-а, – протянул Казимир. – Будто и не пара дней прошли, а жизнь целую прожил с вами. Вот ведь как бывает, живёшь себе, живёшь, стараешься, как положено, времени на глупости не тратишь, всё думаешь, вот ещё чуть-чуть поднапрягусь и заживу. И всё ведь думаешь, что, жизнь-то, она завтра и начнётся, что сегодня только подготовка к ней, репетиция, вроде как, малеха не хватает, ерунды какой-нибудь, вот то и то доделаю и жить начну. Да-а-а. А тут – раз, посидишь с молодыми, послушаешь и горько так: жизнь-то, она – вщить. Прошла уж. Ты стоишь только пыль глотаешь на дороге, а экипаж-то уже тю-тю, уехал, а в нём другие сидят, стройные, загорелые, глазами сверкают… А ты им вслед кричишь: «Погодите, ребятушки! Ведь и я с вами, я еще ого-го»! А они, белозубые, смеются, мол, куда деду-то. А ты стоишь, пыль эту глотаешь, и такая тебя зависть берёт, и думаешь, вот они-то, эти насмешники, не профуфонятся, они-то точно заживут, всё у них получится. Такая зависть, что хоть вой. А потом понимаешь – ничего у них не выйдет. Такие же они глупые, как и сам, тоже всё готовятся ради настоящей жизни. А потом в ящиках деревянных холодные, бледные… А ты ж знаешь всё, сзади бежишь, кричишь: «Ребятки! А я вам помогу! Научу!» А они смеются, зубы-то все целы у молодых…

– Да что ты, дед, и так не сильно весело, – прервала его толстуха.

– А ты помалкивай, слушай, что тебе старший говорит. Вот ты ещё баб не натискался, а глядь и сама уже бабой стал, – засмеялся Казимир.

– Да ведь это временно, – обиделась толстуха.

– Это только кажется, что дерьмо временно, наступил – придешь домой ототрёшь. А оно, Кеша, навсегда. Временно, Кеша, – это молодость. Ты вон чешешь в бабьих тряпках и всё думаешь, что придёшь сейчас, сальто мортале какое сделаешь, тебе все хлопать начнут, поздравлять, тело новое выпишут, а ты дальше странствовать пойдёшь, с бардом своим, с Миролюбом. А будет так, Кеша. Придёшь ты, после сальто мортале если шею не свернёшь, то прихрамывать-то точно будешь. А бард твой ещё раньше издохнет. Вон он какой, еле идёт. Куда ему ещё песни слагать о твоих походах. Ты вот, Кеша, всё быстрее хочешь, скорей бы тебе дойти, а одного ты не понимаешь, что жизнь-то и слава, и приключения, и песни, они вот сейчас. Вот тут прямо, у костра. А когда дойдёшь – у тебя только воспоминания будут, и то такие воспоминания будут, которые ты не прожил, а пробежал, словно мышь от стены до стены. Когда дойдёшь поймёшь, что из всей жизни у тебя только эта стена, к которой ты со страху бежал. А ведь это, Кеша, стена просто, а жизнь ты свою профуфонькал.

– И что теперь делать? – спросил Миролюб.

– Откуда ж я знаю? – пожал плечами Казимир. – Вот сейчас жить. Не бежать бегом куда-то…

– Что? Домой пойдём? – съязвила Матильда.

– Ну вас, – махнул на них рукой старик.

– А всё-таки, – бередил всех Миролюб. – Хоть один из нас понимает, куда мы идём и зачем. Вот утром мы встанем и пойдём в замок. К полудню мы уже будем в замке. И? Зачем? Я ничего не понимаю. Мы придём в замок, походим по нему и уйдём оттуда? Такая у нас цель?

– Я вот соглашусь с Миролюбом, – отозвался Ярослав. – Я тоже не особо понял, куда и зачем. И, знаете, пока мы шли туда, я вроде как старался, всё думал: «Вот дойдём, тогда…» А что тогда, об этом я не думал. Шёл себе и шёл. Старался, спешил. А вот сейчас, когда мы почти дошли, когда у ворот, я и растерялся. Вот она – цель. Она достигнута. Что дальше? Жизнь-то не кончается. Было ведь делом жизни – прийти во дворец во что бы то ни стало. А вот, оказалось все не так уж и плохо. Страшно было думать в избе, рассуждать было жутко, как пойдём, что делать будем… А пока шли и шли себе, так и время незаметно прошло. Я вам одно скажу: я никак не думал, что мы до замка дойдем. И вот теперь мне страшнее, чем в самом начале. Я не знаю, что буду делать, после того, как мы придём в замок. В жизни ж смысла теперь нет. А Казимир правильно говорит, а жизнь-то я и не жил. Я просто бегом бежал к этому замку. Жил на бегу. Впохыхах. А вот завтра к полудню и конец. А я? Что я успел? Веньку схоронить? А, может, Лея и права была, когда говорила, что нужно обратно идти, а во дворец не соваться. Вот так всю жизнь и ходить от одной цели к другой, от стены к стене, но не доходить ни до одной…

– Ладно тебе, – отозвалась Лея. – Я по другой причине не хотела вас к замку вести. Причина в другом была, чудес всё больше, магия вокруг, и не самой доброй магии вокруг всё больше…

– А я говорил! – напомнил Иннокентий. – Говорил, чем ближе маги ко дворцу, тем сильнее магия. Причем магия та сильнее, которая против того, чтобы во дворец вошел Иннокентий. Если бы Лея не остановила свою компанию, хоронили бы Кешу в высокой траве у тракта.

– Так вот, почему он – женщина! – догадался Миролюб. – Чтоб, если что, не на того напали!

– Сечёшь, малец, – похвалила его толстуха.