Морок над Инсмутом

Прекрасное утро предвещало хорошее лето. Делать мне было нечего, поездка в университет Саутдауна обещала быть приятной, так что я отмахнулся от миссис Бирн и пошел надевать пиджак.

Дороги были относительно свободны, и мое путешествие продлилось недолго. Оставив свой убогий «Лендровер» на парковке для посетителей, я зашагал через согретый солнцем и обсаженный по периметру нарциссами и прочими весенними цветами прямоугольник главного двора к старинному кирпичному зданию, украшенному высокими стрельчатыми окнами, а там по обшитому деревянными панелями коридору добрался до кабинета моего друга. Коротко постучал в дверь и вошел.

Комната, как всегда, была завалена бумагами, книгами и газетами, стопки которых громоздились на столах, стульях и на полу, поминутно грозя рассыпаться. На ветхом приставном столике покоилась черная пишущая машинка «Ройал» — настоящий музейный экземпляр — с заправленным в каретку почти полностью отпечатанным листом бумаги Бонд формата А4. Окна были плотно закрыты, батареи отопления работали во всю мощь, застарелая вонь турецкого табака мешала дышать. Кэллоуэй поднял голову от блокнота и отложил шариковую ручку, которой делал в нем какие-то записи.

Он снял полукруглые очки в золотой оправе, которые носил только для чтения и письма.

— А, Родерик, это ты, — буркнул он так, словно я лишь на пару минут отлучился в соседний кабинет, а не отсутствовал несколько месяцев. — Думаю, ты оценишь это странное совпадение.

Мы были старые друзья, и небрежность манер Кэллоуэя меня не задела. Сняв со стула стопку сочинений с потрепанными уголками, я сел напротив него и стал ждать.

Набросав еще несколько строк в своем блокноте, он сказал:

— Погляди-ка на это, пока я налью тебе кофе. — И он перебросил мне через стол тронутую сепией фотографию. — Крепкий, черный, без сахара, правильно?

— Все верно, спасибо. — Бросив на фотографию беглый взгляд, я почувствовал, как моя верхняя губа поползла вверх от омерзения. — Это же… богохульство, — сказал я, швыряя ее на стол.

— Да, да, — нетерпеливо буркнул Кэллоуэй. — С христианской точки зрения, возможно. Но отбрось свои предрассудки, Родерик, забудь их и посмотри еще раз. — Он поставил чашку рядом с моим локтем.

Я снова взял снимок и начал внимательно его разглядывать. Он был старый и передержанный, его глянцевая поверхность выцвела и покрылась сломами от частых складываний, однако он сохранил волнующую силу. Изображал он распятие. Но не святое.

Кэллоуэй подал мне большое увеличительное стекло.

— Может быть, это поможет.

Само распятие представляло собой не традиционный христианский крест, а просто столб с перекладиной, как у буквы «Т», так любимый римлянами. С его горизонтальной балки свисало коренастое нечто с массивной головой, склоненной на выпуклую бочкообразную грудь. Я намеренно говорю «нечто»; возраст и состояние фотографии не позволяли точно определить природу жертвы, в которой сочетались как человеческие, так и не человеческие черты. После долгого изучения головы, угол наклона которой почти целиком скрывал лицо, я пришел к выводу, что в ней есть что-то от амфибии, и так и сказал моему другу.

— Постановочная фотография, как я понимаю, — был мой комментарий. — Какой-нибудь инструментарий сатанинского культа?

Кэллоуэй покачал головой, закуривая турецкую сигарету.

— Ничего подобного, — сказал он. — Фото снято с натуры. Или, если быть точным, с мертвой натуры.

— Какое-нибудь несчастное животное замучили во время Черной Мессы?

— Нет, — снова отвечал Кэллоуэй. — Перед тобой инсмутский гибрид. Фотография из архивов ФБР США. Полагаю, ты никогда не слышал об Инсмуте?

Когда я отрицательно покачал головой, он продолжил:

— Ничего удивительного. Его нет ни в одном туристическом справочнике и ни в одном атласе. Это одно из тех мест и одна из тех историй, гордиться которыми у американского правительства нет никаких причин. Вообще-то они даже пытались стереть Инсмут с лица земли вместе с куском берега, на котором тот стоит, но не вполне преуспели.

Он затушил свою сигарету и сделал глоток кофе.

— Инсмут — небольшой порт в Массачусетсе. Его история, в том виде, в каком ее удалось собрать по крупицам заинтересованным сторонам, такова: много лет назад, задолго до Гражданской войны в Америке, мореплаватели из Инсмута вступили в торговые отношения с одним любопытным народом с островов в Тихом океане. Выяснилось, что эти островитяне вступали в браки с… чем-то еще, с не людьми, с жителями океанских глубин.

— Считается, что разные виды не дают потомства при скрещивании, — перебил его я.

Кэллоуэй поднял свою большую лапу, чтобы заглушить мой протест.

— В нормальной природе, может быть, и нет, — сказал он. — Но мы ведем речь не о норме. Короче говоря, со временем люди из Инсмута обнаружили в Атлантике целую колонию этих морских существ и сами стали с ними скрещиваться. Получавшиеся в результате гибриды при рождении выглядели как люди, ну, или почти как люди. однако примерно на середине жизни они вдруг начинали меняться, превращаясь сначала в то, что ты видишь на фотографии, а потом и кое во что похуже.