Морок над Инсмутом

Кикол О’Дрисколл. О’Дрисколл — посредник. Тридцатое апреля — канун Бельтейна, праздника костров Байла. Семью девять — шестьдесят три…

Даоин Домейн. Жители Глубин. «Каждые девять лет они ждут жертвы».

Тогда я понял, что увижу Кикола О’Дрисколла скоро. Очень скоро.

Снаружи из беспокойных атлантических глубин поднимался ветер, завывая, точно живая душа под пыткой. А сквозь его вой прорывался скулящий зов, точно плач одинокого брошенного животного.

Ким Ньюман БЕЗ ЧЕТВЕРТИ ТРИ

Иногда ночи так достают, правда? Когда никто не бросает в джук-бокс монеты, он без конца крутит одну и ту же песню Пегги Ли. Лихорадка. Похожий на щелканье пальцами звук возврата дорожки так и вгрызается в череп. И остается там до конца жизни, как сердечный ритм. Особенно в не сезон — а в Смуте, признаемся честно, не сезон круглый год, — когда с полуночи до рассвета не дождешься ни одного клиента. И немудрено: ведь у нас подают растворитель au lait и жареные пирожки из высокопрочного бетона. Когда я в первый раз заступил на смену между волком и собакой в 24-часовой забегаловке «Капитан Код», то мне даже нравилась идея получать деньги (неплохие) за то, чтобы не спать всю ночь, и никакой беготни. Я тогда подумал, что, может, хоть «Моби Дика» дочитаю, пока профессор Уиппл меня не выгнал взашей из университета. Но не вышло.

Два часа ночи, и ни одного человеческого лица. А в конце ноября стекло в окне-витрине ходит ходуном от малейшего ветерка с моря. Волны с грохотом перекатывают никому не нужную гальку на пляже. Смут не туристическое место, а пропахший рыбой морг размером с небольшой город. Компанию мне составлял один картонный Капитан Код: чешуйчатая лапа приветствует посетителей, просоленная улыбка на лице. Вообще-то лица у него практически не осталось, потому что раньше он стоял на улице и каждый высокий прилив полоскал его за милую душу. Не знаю, какое отношение он имел к этому месту раньше — теперь им владеет лупоглазый парень по имени Мюррей Как-то-там, который платит вонючей наличкой, — но сейчас он просто призрак из картона. Я не прочь перемолвиться с ним словечком-двумя, да боюсь, как бы он не ответил в одну прекрасную ночь.

Забегаловка у нас тематическая, как, впрочем, и все остальные на этом берегу. Рыбачьи сети на потолке, мертвые рыбины в рамах по стенам, негорючий пластик на столах, а на полу столько песка, сколько и на пляже не увидишь. А еще у нас есть кофемашина, которая булькает и плюется такой гадостью, какой вас не напоят больше нигде, и стеклянный прилавок с набором закусок, которые, можете смело поклясться, не меняются из месяца в месяц. Но что-то меня заело на одном и том же, совсем как Пегги, когда я забываю пнуть автомат на середине куплета про Покахонтас. А все эта чертова глава «О белизне кита». Я всегда ее пропускаю, а она считается сердцем книги.

Я заметил ее, только когда сменилась песня. Дебби Рейнольде запела «Должно быть, это был лунный свет». Господи. Наверное, она вошла, пока я в очередной раз прикрыл глаза минут на двадцать. И сидела спиной к стене у самого автомата, разглядывая прилавок с едой. Молодая, может, хорошенькая, пара светлых прядей выбилась из-под шарфа, пальто в обтяжку, не подходящее для беременной. У него был пояс, который она вряд ли могла застегнуть. Я учусь в Мискатонике на анг. лит-ре, а не на медицинском, но даже я сразу определил, что она вот-вот разродится. Наверное, пятерняшками.

— Чем могу помочь, мадам? — спросил я. Мюррей велел мне называть клиентов «сэрами» и «мадам», а не «парнями» и «куколками» или «старыми задницами» и «кошелками». Других инструкций я от него не получал.

Она посмотрела на меня — большие ореховые глаза с избытком красноты, — но не сказала ничего. Вид у нее был усталый, и неудивительно: ночь-полночь, а она со своим неподъемным пузом таскается по городу.

— Кофе? — предложил я. — Если вы ищете способ покончить со всем сразу, то это не худший выбор. Дешевле, чем стрихнин. А может, вы предпочитаете мороженое с маринованными огурчиками?

— Это все чушь, — сказал она, и я сразу понял, что она и правда молоденькая. Не будь она беременна, я дал бы ей нагоняй и отправил домой — детское время вышло. Навскидку лет 16—17. Хорошенькая, как чирлидерша, но, судя по лицу, ее уже не волнует, с кем сегодня свиданка у Боба Фуллбэка или как сдать тест по экономике в следующую пятницу — заботы у нее иные.

— Насчет странных желаний, вот что чушь. Ничего чудного есть не хочется. Я так вообще есть не хочу, давно уже. Но надо, а то растворюсь. Как будто ленточного червя подцепила. Ем столько, сколько влезает, а все равно хожу голодная. Все калории получает эм-брион.

Эм-брион. Так она и сказала. Мне понравилось, как это звучит.

— И чего вашему эм-бриону хотелось бы сегодня утром?

— Чизбургер.

— У нас рыбный ресторан, мадам. Бургеров не подаем. Но я могу растопить кусочек сыра на рыбном пироге и подать вам с булочкой.

— Фу, гадость. Ну ладно, сделайте, для мутанта…