Морок над Инсмутом

Джули Лондон запела «Край ми э ривер». «Кра-а-ай ми э ривер, край ми э ривер, ай крайд э ривер овер ю». В этой песне есть одна из лучших английских рифм: «plebeian» рифмуется с «through with me an’… now you say you are lonely…»

Я шлепнул кусок замороженного пирога на тарелку и раскопал кусок не самого престарелого сыра. Обычно, если на сыре не появилась плесень, так мы его и не берем.

— А спиртное у вас есть?

— А паспорт у тебя есть?

— Черт, ну почему в этом штате забеременеть разрешается на пять лет раньше, чем купить выпить?

Лед на пироге полопался и запузырился. На заднем плане надрывала голос и сердце Джули. Да, жизнь, должно быть, не сахар.

— Не я же придумываю законы.

— Я все равно не опьянею. Только эм-брион.

— Он тоже несовершеннолетний, мадам.

— Это оно. Я прошла тесты.

— Прошу прощения?

— Имбирный эль…

— Хорошо.

— …и плесните в него каплю чего-нибудь.

Я сдался и поискал скотч. Здесь на него не много спроса. Горец на этикетке совсем выцвел, желтая капля попала ему на лицо, превратив его в прокаженного. Плеснув виски на донышко, я накрыл его доброй мерой безалкогольного напитка. Она выпила его в один прием и тут же заказала вторую порцию. Я налил и перевернул пирог. Жаль, нельзя сказать, что пах он приятно.

— Я не замужем, — сказала она. — Школу пришлось бросить. А с ней и шанс поступить в колледж. Мою единственную возможность выбраться из Смута. Короче, крушение надежд. Вы небось такие истории каждый день слышите.

— Да нет, вообще-то. Здесь почти никто не бывает. Думаю, на следующий год Капитан уже не будет стоять круглосуточную вахту. Все его старые клиенты потонули или еще что. Энтропия. От времени все становится хуже. Чего еще ожидать.

Я растопил сыр и принес ей сырно-рыбную булочку. Она не заинтересовалась. Я заметил, что возле нее были аккуратной башенкой сложены четвертаки, которые она по очереди опускала в автомат.

— Вот моя песня, — сказала она. Розмари Клуни, «Ты воспользовался своим преимуществом». — Точно как мой ублюдок.

Любительница поговорить, я давно это понял. После полуночи все клиенты делятся на болтунов и молчунов. Мне самому ничего говорить не надо было, только заполнять возникавшие изредка паузы.

— Твой друг?

— Ага. Чертова амфибия. Уже должен быть здесь. У меня с ним встреча.

— И что произойдет?

— Кто знает. Не все ведь на свете люди.

Повозив тарелку по столу, она поддела булочку. Вынужден с ней согласиться: я тоже вряд ли бы стал это есть. Мюррей никогда не спрашивал меня, умею ли я готовить.

— Смотри, свет… — Она имела в виду морские огни. В Смуте это местный феномен. Зеленоватое свечение наполняет воду позади отмелей. Каждый, кто это видит в первый раз, кидается в панику. — Скоро он придет. Еще один имбирный, с добавкой.

Я налил. Она пила медленно. Капитан Ахав смотрел безумными глазами с бумажной обложки распластанного на прилавке карманного издания, одержимый своим белым китом. Чертов псих. Посмотрел бы я на него в каком-нибудь ток-шоу с активистом Гринписа один на один.

Кто-то шел по пляжу к нашей забегаловке. Она поерзала на стуле, безуспешно отодвигая живот от края стола. Скорое появление нового посетителя ее, похоже, не волновало.

— Это он.

— Он промокнет.

— Да уж, наверняка.

— Без разницы. Я тут полы не мою. Это забота дневной смены.

Запел Синатра. Главный мужик. «Без четверти три…»

— «Никого вокруг, только я и ты… » — сказал я, адресуясь к картонному председателю. Улыбка у нее была вымученной, кривой, зеленоватой. Подмененный ген.

Дверь сильно толкнули внутрь, и вошел он. Видок у него был не очень, как и следовало ожидать. С присвистом дыша, он долго шлепал от двери к столу. Его походка, то, как он подволакивал свои мокрые лапы, напоминала движения Чарльза Лоутона в роли Квазимодо. Что она в нем нашла, тоже было ясно: нромеж отпечатков кривых лап по полу тянулся тонкий непрерывный след. Пока он добрался до прилавка, она прикончила свой эль.

Он с трудом вскарабкался на табурет, шаря скользкими, перепончатыми лапами по краю прилавка в поисках опоры. Кожа на шее и щеках раздувалась и опадала, пока он, пытаясь улыбнуться, глядел на нее.

— «…может много сказать, — заливался Фрэнки, — нужно слово держать, если дал его бейби… »

Поставив стакан, она посмотрела на меня, улыбаясь.

— Плесните-ка по одному моему бейби и моей жабе.

Брайан Муни МОГИЛА ПРИСКА

— Отец Ши! Это опять тот профессор Кэллоуэй!

Моя домоправительница, вдова из графства Оффали, неохотно передала мне трубку телефона, словно боясь, что ее прикосновение может оказаться заразным. Миссис Бирн — добрая душа, но Кэллоуэя она не одобряет. Считает, что он оказывает на меня дурное влияние.

— Родерик. — Голос Кэллоуэя звучал резко. — Приезжай. Мне надо тебе кое-что показать. — И он повесил трубку прежде, чем я успел ответить.

За долгие годы дружеского общения с профессором Ройбеном Кэллоуэем — и, надо сказать, не без вины последнего — я не однажды попадал в странные и опасные приключения. Конечным результатом того телефонного звонка должна была стать страшная трагедия в Нижнем Бедхо.