Морок над Инсмутом

— Что? — спросил я немного резко. Я не был зол, скорее, напуган. Она молчала. Я встал рядом с ней и тоже обернулся.

Я никогда не обращаю внимания на названия пабов. Обычно я хожу в те места, которые знаю, и как они называются, мне безразлично. А если мне случается зайти в новый паб, тогда я просто… ну, просто не замечаю его названия. Да и вывески вечно так высоко, и нет в них ничего интересного. Короче, когда мы входили в паб, я не видел, как он называется. Зато увидел теперь.

Вывеска была старая и побитая, деревянная окантовка вся в темных пятнах. Рваная, плохо различимая картинка изображала неуклюже нарисованный корабль, который тонул под хлещущими волнами. Под ним было написано название. Паб назывался «Олдвинкль».

В десять мы отодвинули тарелки, закурили сигареты и вообще почувствовали себя лучше. Руководствуясь только, мягко говоря, немногословными указаниями хозяина паба, мы еще побродили немного по набережной, кутаясь в пальто и не обмениваясь ни словом. Набережная вот-вот должна была кончиться, и мы уже подумывали повернуть назад, как вдруг увидели домик, в котором горел свет. Окно в доме явно было расширено и занимало почти всю стену, так что сквозь него мы видели накрытые столы. Они были свободны.

Мы еще постояли снаружи, раздумывая, хватит ли у нас сил испытать новую версию доутонского гостеприимства, как вдруг в глубине комнаты показался молодой человек. На нем была аккуратная форма официанта, и, по крайней мере, издалека мы не заметили в его поведении ничего такого, что внушило бы нам тревогу. Напротив, даже глядя на него сквозь стекло, мы обратили внимание, что его манеры выгодно отличают его от всех, кого мы встретили в Доутоне до сих пор, и решились отбросить сомнения и войти.

Официант сердечно приветствовал нас и усадил за стол, и напряжение, которое, как я запоздало почувствовал, росло в нас целый день, стало понемногу спадать. Молодой человек, как выяснилось, сам был и хозяином заведения, и поваром, а жил за городом. Он сам сказал нам это, когда мы в самом начале ужина заметили, что он совсем не похож на других местных обитателей, встреченных нами за день. Скоро подоспело главное блюдо, и он удалился в кухню, оставив нас с тарелками наедине.

За едой мы довольно много пили. Еще садясь за стол, мы знали, что так будет, и сразу, не теряя времени, заказали две бутылки вина. На улице мы почти все время молчали, не потому, что нам нечего было друг другу сказать, а потому, что сказать хотелось слишком многое. Сьюзан к тому же не глядела на море, хотя раз или два мне казалось, что она вот-вот обернется.

— Почему они так назвали паб?

Сьюзан все еще слегка трясло, когда она заговорила. Не сильно, должно было случиться что-нибудь действительно из ряда вон, чтобы довести ее до такого состояния. Но руки у нее обычно не дрожат, а тогда я видел, как вилка ходила ходуном у нее в руке, пока она ждала моего ответа. однако у меня было время подумать, и я выдал ей версию, которая, как я надеялся, звучала довольно-таки разумно:

— Наверное, это потому, что ничего интереснее в этих краях отродясь не случалось.

Сьюзан поглядела на меня и решительно помотала головой, отправляя в рот следующий кусок вполне сносной баранины. Вообще-то мы собирались заказать рыбу, решив, что здесь, как и во всяком другом приморском городе, рыба должна быть в изобилии, и были крайне удивлены, не обнаружив в меню ни одного рыбного блюда. Я задал на этот счет вопрос официанту, но он только смутно улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — сказала она наконец. — Дело не в этом.

Я открыл было рот, чтобы настоять на своем, но, подумав, закрыл его снова. Мне и самому в это не верилось. Может, из-за поведения хозяина паба, а может, из-за атмосферы в городе в целом. То ли цвет неба, то ли угол, под которым падал на землю дождь, но что-то мешало мне поверить, будто название паба — просто воспоминание. В самой картине, в ее стиле или цветовой гамме было что-то странное, путано-необъяснимое, похожее на намек. Да и вообще, назвать паб в честь корабля, затонувшего при довольно сомнительных обстоятельствах, и написать это название на вывеске-картине, как будто предназначенной для прославления этого события, — это уже не просто милая эксцентрическая выходка.

Но мы прибыли в город не ради подобных рассуждений, и я видел свой прямой долг в том, чтобы ограждать от них Сьюзан. В истории с названием паба было, конечно, кое-что непонятное, но это вовсе не значило, что местные жители сознательно причинили вред «Олдвинклю» тридцать с лишним лет назад. Ведь это же просто бессмысленно: ну какой им мог быть от этого прок? одним словом, мне вовсе не хотелось, чтобы этот уикенд укрепил Сьюзан в ее подозрениях. Рассказы матери и так на всю жизнь научили ее недоверию к людям. Мы и приехали сюда как раз для того, чтобы это недоверие разрушить, а не добавлять ему оснований.