Морок параноика (СИ)

– Надо, милый. Курбанов велел обязательно покормить тебя. Иначе, говорит, сил не будет, даже разговаривать не сможешь. Так что давай кушать. Что тут у нас? О, кашка! Как раз тебе энергии набираться.

В миске была жиденькая манная каша на воде с легкой примесью сгущенки. Редкостный деликатес, который варили только для тяжелобольных. Те, кто мог нормально жевать, получали “шрапнель с запахом мяса” – полужидкое варево из перловки с тушенкой, приготовленное по принципу: одна банка тушенки на весь котел.

Вера зачерпнула кашу и принялась кормить Вадика.

Вадик поел и уснул. Пока он спал, Вера перенесла в палату свои вещи и с помощью одного из санитаров притащила стол из пустующего кабинета. В приемной она оставила за себя ту самую девушку из похоронной команды, которую когда-то приняла за парня. Остальные свои дела она могла делать и в палате, ни на минуту не отходя от Вадика, благо, Курбанов распорядился больше туда никого не класть, и палата оказалась полностью в распоряжении Вадика и Веры.

Поначалу у Веры возникла шальная мысль устроить Вадика рядом с собой в приемном покое. Но в следующую секунду она представила, как плохо ему будет на сквозняке, среди вечно толкущихся людей, где ни минуты покоя, шум и гам, хлопает дверь, и упрекнула себя в скудоумии и недомыслии. Когда Вадик проснулся, перестановка была уже почти закончена. Стол стоял у его кровати с одной стороны, а с другой Вера, пыхтя, придвигала поближе еще одну кровать. Увидев, что муж открыл глаза, она оставила на время свои труды, присела на его кровать и привычным жестом взяла за руку.

– Как ты?

– Вроде, полегче.

– Кашки хочешь?

– Нет, позже.

– А что тогда хочешь?

Вадик посмотрел на нее то ли жалобно, то ли умоляюще и начал говорить. Он говорил тихо, иногда замолкал на некоторое время, собираясь с мыслями. Или просто отдыхал. Вера боялась расспрашивать его об этом, но он без всяких просьб захотел рассказать сам. О том, как шел из Москвы.

Москву тоже бомбили мелкими зарядами, как Солнечнов и Калинов. И как-то странно, местами, точечно. В чем заключалась логика такой бомбежки, было непонятно совершенно. Вера угадала – Вадик в момент взрыва был в подвальном этаже, поэтому остался жив. От взрыва все надземные этажи охватил пожар. Здание частично обрушилось. Это Вадик узнал уже потом, когда смог выбраться из полузаваленного подвала. Был момент, когда он думал, что не выберется. Ничего, справился.

Он пришел бы раньше, но потерял много времени, сначала пробираясь через разрушенные районы, а потом пытаясь найти переправу через водохранилище, ибо мостов не осталось. Лодку нашел только километров за десять от того места, где вышел к воде. И лодка оказалась дырявая, он еле успел перебраться с берега на берег, чуть не утонул, весь вымок. Каким-то образом сумел развести костер и долго сушился, понимая, что простуженный точно не дойдет.

Зеленогорск он обходил как можно дальше, поскольку от города не осталось вообще ничего, только огромное пепелище. Там, похоже, на заряд не поскупились, как ни странно.

Но мимо Солнечнова он пройти не мог. Точно так же, как Вера, понимая, что, если не сделает, то никогда себе этого не простит, он пошел через город, чтобы увидеть дом своих родителей. И только когда увидел остов дома, полтора сохранившихся напрочь обгорелых этажа вместо пяти, он повернул в сторону, чтобы обойти хотя бы эпицентр.

Слепнуть он начал после Солнечнова. До этого чувствовал себя плохо, была слабость, но глаза видели. Тем не менее, письмо Веры на дереве у дороги он заметил и прочитать смог. Может быть, потому, что знал, чувствовал: у нее было много шансов пережить взрывы, и она обязательно догадалась бы как-то дать ему о себе знать.

Никто не высунулся из-за забора бывшего Вериного завода, когда Вадик проходил мимо. Никто не заинтересовался его одинокой персоной. Завод стоял, будто вымерший. Может быть, он и вправду был уже вымерший, какая теперь разница… Удивительно было другое – то, что письмо никуда не делось за все эти дни, дождалось.

– Знаешь, я, как твое письмо прочитал, даже на какое-то время видеть лучше стал. И силы идти появились. До этого еле плелся, думал, уже не дойду, упаду где-нибудь, и все. Дошел.

Последние слова Вадик произносил уже совсем тихо и с трудом. Он явно устал от такого долгого рассказа. Вера наклонилась и прижалась щекой к его щеке, шепча что-то ласковое и безуспешно пытаясь если не удержать, то хотя бы скрыть от него свои слезы.

Курбанов ошибся в своем прогнозе – Вадик прожил почти трое суток. Вера никому не позволяла ухаживать за ним, все делала сама. Вадику становилось то хуже, то лучше. Вера практически не отходила от него. Ночью, лежа на соседней кровати, она каждые несколько минут поднимала голову, вглядывалась в его лицо и прислушивалась, дышит ли он.