Мороз по коже. 22 уютных святочных детектива от авторов мастер-курса Татьяны Гармаш-Роффе

Бывает, между рядами лавок слоняются подгулявшие парни. Всё скуки ради, чтобы себя показать и на других посмотреть. Праздных повес видно издалека по вальяжной походке, по яркой одёжке. В парусинных шароварах, красных сапогах, да с шапками набекрень прохаживаются они без дела. В разноголосом говоре торгашей, мычании коров, крике гусей, в лихом песнопении цыган и громкой брани пестрой толпы, сверлят они озорными глазами красных девушек. Молодецки подперши бока, улыбаются во весь рот, подмигивают тем, кто приглянулся.

— Ай, да гарная дивчина! — кричит один из них вдогонку деревенской красавице с огненными очами в цветистом платке.

— Ну и дурень же ты, — осаждает смельчака угрюмый отец красавицы, что семенит за ней следом, — Развелось вас тут ротозеев. Чтоб вы пропали!

Молодёжь толкается, глядит дерзко, посмеивается над стариком.

— Будет вам, любезнейший, не ругайтесь.

Старик сплевывает и ворчит гневно:

— Тьфу, ты дьявол, иди стороной!

Хохот раздается на всю ярмарку. Сколько хуторянам веселья от этих перебранок, сколько разговоров и пересудов.

Вот и в эти дни перед Рождеством тысяча восемьсот… бог ведает какого точно года к дьяку Васильковской церкви Никодиму Савельевичу приехал в гости племянник. Тимофей или по-свойски Тимошка сызмальства знал грамоту. Посему весьма преуспел в духовной семинарии при Вознесенском монастыре, постигая риторику, философию и разные книжные премудрости. Отличался он даром красноречия, хитро и мудрёно рассказывал истории, совсем как в печатных книжках. Сам войсковой писарь однажды мимоходом отозвался о нём с похвалой. И то сказать, Тимошка — хлопец смышленый, ученого вида, не зря, что в круглых очках. Только чуток лопоухий, да ростом не вышел.

Дьяк Никодим и дьячиха Агафья любили его за кроткий нрав. Детей своих у них не было. Зимой, когда у Тимошки выдавались каникулы, приглашали его к себе на хутор Васильки в церковную сторожку.

Чтобы мог хлопец отдохнуть от богословских учений, поесть вареников, бараньего окорока, маковых пирогов. Кроме того, на хуторе кружила в вихре развлечений развеселая ярмарка, знатная сельская забава.

В этот раз, как на грех, в самый разгар рождественских праздников дьяк Никодим захворал. Накануне выпил лишнюю чарку сливовой настойки и лежал пластом в хате, не в силах подняться.

Светел был январский день.

Напившись чаю, Тимошка отправился на ярмарочную площадь.

Играла гармоника, прыгали скоморохи, веселый люд гулял, пьянствовал, громко распевал смешные песенки. Нескончаемой вереницей тянулись прохожие между рядов и лавок с рыбой, солью, свистульками и прочим расхожим товаром. Сутолока была и между волов, повозок с мешками муки и пшеницы. Кругом шла бойкая торговля.

В конце улицы собралась толпа.

Подошел к ним Тимошка. А там подвыпившие мужики поносили колдуна Варлаама за то, что тот извёл со свету пасечника Гришаню, по всем статьям — доброго человека. Стал Тимошка расспрашивать хуторских мужиков. И выяснилось, что на удивление всем не явился пасечник на ярмарку. Не торговал медовухой и медом, как делал по обыкновению. Особенно отсутствие медовухи расстраивало мужиков. Уж больно она вкусна у Гришани. Между тем хуторяне видели, как накануне ярмарки Варлаам к Гришане на ближайшую пасеку захаживал. Что там делал — никому не ведомо. Было у Гришани две пасеки. Одна на краю хутора в Васильках, другая далече, в лесной глуши. Не дождавшись пасечника на ярмарке, сельчане всем миром ходили на пасеку, ту, что на хуторе. В хате Гришани не было, обшарили они кругом. Странно всё было: печь ещё не остыла, в горшке каша сваренная киснет, а хозяина нет. В сарае улья на зимовке, дверь не заперта на замок. Никому не позволял он даже заходить в сарай, чтобы стуком не потревожить пчёл. А тут оставил всё без присмотра. Так ещё на дворе упряжка исчезла. Проверить дальнюю пасеку — задача невозможная, никто не знал к ней дорогу. И, поскольку, за колдуном водились грешки, мужики порешили, что Варлаам и загубил Гришаню.

Народ шумел и в другом месте.

Судачили про есаула Данилу, недавно прибывшего из казачьей станицы. Говорили, что нёс он службу исправно. Лицом и телом был красив, как киевский вельможный князь, а силен, как сам пан воевода. Отчего дочь пана воеводы, вдовая панночка Ганна положила на него глаз. Это та самая панночка, что схоронила молодого мужа позапрошлой весной, аккурат через месяц после свадьбы.

Вернулся Тимошка с ярмарки.

В избе было жарко натоплено, вкусно пахло пирогами. Агафья только что вынула из печи дымящиеся ватрушки. Сладко вдыхая воздух, напитанный ароматами, Тимошка пересказал дьячихе хуторские сплетни. И в заключении добавил:

— Чего только не навыдумают сказочники.

— Брешут всё, — согласилась она.

— Однако же, чудно люди рассказывают…

Сунула дьячиха в руки хлопца ватрушку и слегка подтолкнула его к кровати.

— Поди ложись уже, отдыхай, сердешный. Мне в церковь надо сбегать, проверить, всё ли там в порядке. Да лампады зажечь перед иконами. Праздник все-таки ж.

— Что поздно так, тётенька?