Мороз по коже. 22 уютных святочных детектива от авторов мастер-курса Татьяны Гармаш-Роффе

— Что за вещь такая? — вырвалось от гнева у дьяка.

Похолодела Агафья, испуганно посмотрела на мужа.

— Шёлковый рушник, вышитый золотом по всем краям, — подхватил Тимошка. — Должно быть стоит не малых денег. Такой только у панночки Ганны водится. Пан воевода рушник сразу узнал, да только вида не подал. Небось сам дочери своей на ярмарке покупал. Спросил он меня, откуда я знаю, что гадали на рушнике. Показал ему капли воска и копоть от лампадки на нём. Он поверил. Видно стыдно ему стало за дочь. А ещё больше, что узнают об этом хуторские. Любезным таким стал, попросил держать это в тайне. Говорит, передай своему дядьке, Никодиму Савельевичу, пущай службу несёт как положено епархией.

— Так и сказал? — вскричал дьяк восторженным тоном.

— Да, так и сказал — передай дядьке Никодиму Савельевичу, — заверил Тимошка. — Потом вызвал казначея и при мне приказал на церковь кругленькую сумму ассигнациями назначить. И даже обещал к лету дорогу к церкви провести.

Дьяк и дьячиха от потрясения глазами захлопали. Не знали, прыгать им от счастья или в ноги племяннику кинуться.

А Тимошка между тем продолжал.

— Но это ещё не всё. Сказал я пану воеводе, что Варлаам не убивал ни Данилу, ни Гришаню. Что если даст он мне повозку, привезу их живыми и невредимыми. Пан воевода согласился.

Не удержалась Агафья, опередила мужа.

— Так откуда же ты знаешь, что не убивал колдун?

— А всё просто. В хате у Данилы стол накрыт, еда вся простыла. Там же с краю плотно закрытая баночка мёда стояла. Было их двое, в карты играли, медовуху пили. Я по запаху учуял. Только кончилась медовуха. С левой стороны сидел хозяин, Данила. Он и выиграл, тузом побил даму червонную. Остались следы от махорки на его картах. Возле того, кто сидел справа я нашел дохлую осу. В сенях у Данилы нашёл я пастуший кнут. Ещё подумал, чего это есаул — дюжий казак с пастушьим кнутом орудует. Не к лицу это есаулу. Спросил у мужиков. Они и сказали, что это Гришаня по молодости в пастухах служил. Значит, кнут тот Гришанин. Понятно, что приехал он к есаулу с баночкой меда и медовухой. Выпили казаки, в карты поиграли.

— Любишь ты разгадывать загадки! — усмехнулся дьяк, довольно погладил усы и бороду. — А как ты догадался, что они на дальнюю пасеку уехали?

— Медовуха-то начисто кончилась. Вот и поехать на пасеку. За медовухой! Лошадь Данилы осталась дома. Значит, поехали они на телеге Гришани, а правил лошадьми Данила своей казацкой нагайкой. Повёл я сани воеводы на пасеку, ту, что за хутором стоит. Точно, там ни лошадей, ни телеги нет. В хате Гришани не нашёл я медовухи. Даже в сарае смотрел. Стало быть, поехали оба казака на дальнюю пасеку. Под навесом у Гришани была привязана на поводке собака. Покормил я её, она и привела на место. Нашёл собутыльничков.

От радости дьяк и дьячиха вскрикнули в один голос.

— Нашёл, таки!

— Есаул Данила и пасечник Гришаня признались, что на спор кто больше выпьет, и пропили всю ярмарку.

— А как же они от стола накрытого уехали? — сообразил Никодим.

Тимошка рассмеялся.

— У них, оказывается, во время обеда другой спор вышел. Данила поспорил, что за час на Гришаниных лошадях до дальней пасеки довезет. Довез-таки. Да лошадей загнал. Оттого остались они оба на пасеке. А там кабанчика в лесу поймали, зарезали, зажарили. Медовуха как раз у Гришани в погребе поспевала. Вот и запили казаки. Уезжать не хотели. Вовремя я успел. Они на охоту на оленя собрались. Еле упросил их приехать со мной на хутор, показаться на глаза пану воеводе. Слава тебе Господи, выпустили Варлаама. Дома уже сидит, небось чаю попивает.

— Постой! — прервал его дьяк. — А как же порезанный камзол, шапка и нож?

— Варлаам полез с ножом в хату Данилы, может постращать хотел. Да того уже ветром сдуло. Ревность в нём взыграла, к панночке Ганне приревновал он Данилу. Поговаривают мужики, давно за ней увивается. Увидел, что Данилы нет, взял его вещи и со злости порезал камзол. Вот только не успел порезать шапку, хлопцы с хутора на речку высыпали. Варлаам убежал оттуда и нож уронил.

Дьячиха укоризненно покачала головой.

— А чего ж Варлаам молчал тогда?

— Да стыдно ему.

Прыснули со смеху дьяк и дьячиха. Насмеявшись, бросились обнимать речистого храбреца.

Никодим Савельевич хлопал по плечу племянника, возглашал аллилуйя и приговаривал:

— Моя кровь! Тоже духовного звания…

— И богу свечка, и чёрту кочерга, — вторила мужу дьячиха Агафья.

Анна Росси Уснувшая в Сиэтле

Девушка лежала на кровати, застыв в неестественной позе, словно кукла — руки в белых перчатках вытянуты по швам, бледное фарфоровое личико запрокинуто, глаза широко распахнуты, голубые кудряшки парика картинно рассыпались на белой подушке. Гармонию нарушало отсутствие чулка на правой ноге, широкая темно-фиолетовая странгуляционная борозда на шее и посиневшие губы. Если бы не трагические обстоятельства, Федор Ильич Нечаев посчитал, что девушка великолепно справилась с ролью самой красивой марионетки из коллекции Карабаса Барабаса.