Морозных степей дочь

Не успела она это обдумать, как заметила, что четверо уже окружили вышедшего из приветственной избы, только что рассуженного заморыша. Ох, сейчас они его для острастки прижмут, растолкуют что почём и укажут место, пополнив ряды сговорчивых чесноков, за счет работы которых милые и живут тут в раздолье. Видали уж картинку! И хотела отвернуться, но неволей задержала взгляд: в окружении четверых стоял вовсе не заморыш, который несколько седмиц скитался по лесам, прежде чем его загнали-таки дружинники, а рослый, плечистый сударь. Даже за позорно остриженной головой и арестантским рубищем угадывалось в его облике что-то сильное, пока еще не надломленное.

* * *

— Смотрю, первый раз зашел, — с ухмылочкой выговорил один тщедушного сложения. — Что, голубь, память хорошая?

— Не жалуюсь, — сухо ответил Рэй.

— Тогда напрягай уши, — сказал тот и принялся объяснять, как устроено сие поместье.

В сущности, сводилось всё к тому, что Береста — это община. Прямо как деревенская, но еще теснее. Рядовые общинники зовутся «чесноки», сиречь честные каторжники, они же кандальники. Хотя собственно кандалов тут давно никто не носит; слово осталось с былых времен, когда вокруг поместья не было шестиаршинного бревенчатого тына, а в лесах почти не водились чудовища. Чесноки — это те, кто по-честному отрабатывает свою долю, по-честному же получает от общины.

— А есть, понимаешь, гузаки, — сказал тощак, с ненавистью захватив пятерней воздух перед лицом Рэя и сдавив. Тощак хоть и рисовался да размахивал руками, а ясно было, что среди обступивших он вовсе не главный.

Гузаками, продолжал он, становятся те, кто не соблюдает правила или как-то по-особенному провинится перед общиной. Правил оказалось немного: не стучать сторожам на чесноков, не присваивать чужого, не копить гаман8, не устраивать бардаки и с выкладкой участвовать в общих работах. Однако первым условием удержания масти было вспомогание. «Отдавать четвертину», по словам арестанта, изо рта которого веяло луком, — неотъемлемый мазан честного каторжника.

— Сбором четвертин, стало быть, именно вы занимаетесь? — уточнил Рэй, глядя не на болтуна, а на другого — крепыша с непропорционально длинным носом, торчащим над толстыми усами и упитанной бородой.

— Да ты, галка, не галди, — добродушно улыбнувшись, сказал длинноносый. А вот и главарь, понял Рэй.

Он подплыл, точно утка по воде, и очень мягко опустил руку ему на плечо. Пришлось, однако, поднапрячься, чтобы под ее весом не согнуться.

— Мы ж тут тесно живем. Меня звать Нос. Это Алешка-Дятел, — представил болтуна, — а это Драный, — со значением указал на хмурого, патлатого здоровяка с огромными кулачищами.

«Чудище», — подумал Рэй, глядя на саженные плечи и пустые глаза, утопающие в тени надбровных дуг. Довершал образ кривой шрам: верхняя губа несколько лет назад была едва не оторвана.

— Этот Алешка у меня божедур еще тот, намаялся я ним, веришь? А Драный так вовсе говорить не умеет, только зубы выбивать годится, — весело молвил носатый, но затем резко отбросил благосклонный тон, мол, поиграли в дурачка, хватит. Поднятой кверху ладонью он указал на приземистые дома: — Ты идешь на двор! Ступив на двор, ты становишься общинником. Жизнь тут тяжелая, жиру нет, а сторожа любой косяк распределяют на всех. Один ёж тухлянку затешит, а огребает весь честной люд. Микитишь, голубь, куда я веду? Мы с мужиками по зову сердца помогаем в неблагодарном деле, которое ты обозвал сбором, только за ради того, чтобы всем всего хватало! Так что, ёшка? Будешь подпевать или по говну мотать? — закончил он емко, предоставив Рэю два нехитрых варианта предстоящей жизни.

— Я понял, — ответил прибывший. — Четвертина звучит честно.

— А то ж! Быстро слобастил, голубь, — похвалил Нос и обратился к Драному: — Гляди, я ж издали сказал, что этот свой чесалка. Глаз-то у меня орлиный!

Алешка-Дятел жеманно подхватил:

— Ха, ты, Нос, вообще зверь дикой. Глаз у тебя орлиный, нос крысиный, а уд лошадиный, ха-ха.

Нос и двое других загоготали над шуткой. Драный, видимо, не улыбался никогда.

— Ладно, Дран, не кручинься. Успеешь кулаки размять, — приободрил Нос. — Сказали, сегодня привоз большой. Вон и следующий вышел, гляди! Вот он портач, зуб даю.

— Ну побазланим, — прохрипел Драный и двинулся вперед.

Приметив новую жертву, авторитеты потеряли интерес к сговорчивому новичку. Уходя, длинноносый встретился взглядом с неряшливого вида девчонкой, которая зачем-то всё терлась неподалеку, и сделал жест, займись, мол, новичком.

Та с неохотой вынула руки из просторных рукавов тулупа, сплюнула что-то под ноги. Короткая мальчишеская стрижка, что, видимо, норма для заключенных женского пола, одежда как и у мужчин — серо-коричневое сукно, все предметы ей велики.

— Мягко стелет, жестко спать, а? — бросила она.

Девушка встряхнула сухие, светло-русые волосы, наполненные опилками, и взыскательно оглядела новичка с ног до головы ясными глазами. Были они не голубые и не серые, а в самом деле бесцветные, чистые, как ручеек.