Морская дорога (ЛП)

— Торстейн, мой Торстейн, — шепчет Гудрид. Она понимает, что он вряд ли слышит, она еле различает его лицо, но думает, что слова всё ещё могут достичь его. — Ты был мне хорошим мужем, и теперь ты свободен. — Слёзы текут по её щекам и капают с подбородка на его волосы. — Я думала, моя судьба связана с твоей, но твоя заканчивается здесь. Я не знаю, что дальше будет со мной, но, муж мой, я буду скучать по тебе.

Глаза Торстейна закрыты, он по-прежнему не шевелится. Его хриплое дыхание замирает, а затем слышится снова. Гудрид кладёт ладони ему на грудь, и, хотя, его кожа тёплая, она больше не чувствует в нём жизни. Отринув свою привычную сдержанность, она бросается на грудь мужа и горько плачет. Рыдания, отражаясь от стропил, звучат эхом в тёмной комнате и тут и там. Торстейн Чёрный шагает к ней мимо очага, поднимает её на руки и несёт к скамье напротив. Он укачивает Гудрид на руках, она утыкается лицом в его засаленную рубаху, содрогаясь от рыданий всем телом.

Мёртвый Торстейн Эриксон лежит на спине, глаза закрыты, будто он спит. Грудь обнажена там, где Гудрид распахнула ему рубаху, чтобы прижать ладони к сердцу. Молодое и сильное тело лежит неподвижно, белое, будто отлитое из воска.

Торстейн Чёрный что-то тихо говорит девушке, изо всех сил стараясь успокоить её, и, наконец, всхлипы Гудрид стихают. Он предлагает весной отвезти тело Торстейна обратно в Братталид, чтобы его похоронили как христианина в нужном месте, потому что знает, как христиан заботят такие вещи. Гудрид не слушает его, но его тон и объятья успокаивают её. В конце концов, она поднимается и идёт к кровати, чтобы завернуть тело мужа. Она останавливается и оборачивается к Торстейну Чёрному, и с сожалением протягивает ему руку. — Ты сделал это для Гримхильд, а я ничем не помогла тебе.

Торстейн берёт её за руку.

— Ты сделала всё, что смогла. Нас обоих постигла жестокая участь, но мы делаем всё, что в наших силах.

Призраки наблюдают, как тело Торстейна Эриксона заворачивают в саван. А снаружи, в вышине, луна Урд уже зашла, а над восточными ледниками немного посветлело небо. Долгая ночь уходит, забрезжил холодный день.

Глава двенадцатая

Двадцать пятое июля

Торстейн жаловался на боли в голове и конечностях. Я прикасалась к нему, он горел, хотя я чувствовала жар, даже не касаясь его кожи, сухой, как старый пергамент. Ему было больно дышать и мочиться. Вскоре ему становилось больно даже от моего прикосновения, а ворох одеял причинял ему ужасные муки, так что он разметал их, но мне пришлось укрыть его снова, потому что мы не решались тратить больше топлива на обогрев комнаты. К утру вода в вёдрах всегда замерзала, а Торстейн всё бредил, согреваясь жаром собственного тела. Его кожа покрылась язвами, и ему было больно даже пить. На четвёртый день он впал в бессознательное состояние, а на пятый умер. Когда это случилось, я осталась наедине с Торстейном Чёрным. Той же ночью умерла и жена Торстейна. Я размышляла всю прошлую ночь, как я расскажу тебе о том, что тогда случилось, и я не думаю, что смогу добавить ещё что-то.

Конечно же, нам пришлось ждать прихода весны. Мы с Торстейном Чёрным жили в его доме одни. Никто из его людей не навещал нас. Это было невозможно. Всякий раз как кто-нибудь пытался подойти к двери, их путь преграждали призраки умерших за зиму людей. Гримхильд, жена Торстейна и мой муж всегда стояли среди них, ближе к двери. Ты не сможешь похоронить тело, пока в Зелёной стране не растает лёд, а пока не похоронишь мертвецов, они не успокоятся.

Торстейн Чёрный предложил отплыть на нашем корабле и отвезти домой тела моего мужа и его умерших людей, чтобы их похоронили на церковном кладбище в Братталиде. А тем временем, мы зашили тела в саваны и закопали их в снег. Мне пришла мысль, что Торстейн будет покоиться с миром, если его погребут по-христиански в церкви его матери в Братталиде, там же, где мы с ним повенчались. Торстейн никогда открыто не исповедовал христианство. Когда мать пыталась убедить его креститься, тот отказался, но при этом не выражал недовольство новой верой. Но, тем не менее, он любил Тьёдхильд, и я знала, что она захочет, чтобы её сын покоился на церковном кладбище.

В нашем доме обитало больше призраков, чем живых, и по ночам они всегда принимались шуметь. То все вместе что-то бормотали под стропилами, то скреблись под кроватями. Когда начинался буран, их стоны заглушали свист ветра снаружи. К утру в доме царил беспорядок. Корзины, что висели на стене, валялись вверх дном, а их содержимое разбросано по полу. Вёдра с водой опрокинуты, а ледышки из них раскиданы по всему полу, а поверх валяется коромысло. Сундуки стоят на месте, но все вещи перерыты, будто женщина вернулась домой и отчаянно искала что-то. Пепел из очага раскидан и вбит в земляной пол, будто по нему потопталось множество ног.