Морская политика России 80-х годов XIX века

Недостаток координации действий представителей двух министерств был в данном случае следствием не только их разобщенности, но и недостаточной централизации, при которой решение важнейших вопросов оставлялось на усмотрение местного начальства. Такой порядок позволил Х.Х. Роопу лишь 8 апреля переадресовать А.А. Пещурову сделанный Н.Н. Обручевым еще 1 апреля запрос о планах Черноморского флота на случай разрыва с Англией. 16 апреля адмирал ответил, что до окончания постройки броненосцев флот располагает двумя «поповками», крейсером «Память Меркурия», 11 минными судами и шхуной «Гонец» из которых только крейсер и четыре новейших миноносца пригодны для активных действий вдали от портов. Поэтому, писал он, «когда по современным сведениям будет известно, что турецкий флот еще не готов вступить в Черное море, а флот враждебной нам державы, решившейся форсировать проливы без союза с Турциею, еще не прошел Дарданеллы», крейсер с миноносцами согласно замыслу «направляется ко входу в Босфор и забрасывает этот вход минами, оставаясь у заграждения для его охраны и наблюдения». Предполагалось, что за держав неприятеля на некоторое время, отряд отступит в Севастополь, где «Гонец», «поповки» и малые миноноски успеют поставить оборонительное заграждение. Мобилизации пароходов РОПиТ при войне с сильной морской державой А.А. Пещуров не планировал [576].

Письмо главного командира позволяет заключить, что к началу Афганского кризиса ни флот, ни армия к проведению Босфорской операции готовы не были и она, несмотря на существовавшие в Петербурге планы (возможно, А.А. Пещуров даже не знал о секретной записке С.О. Макарова), не предусматривалась. Очевидно, что руководство Морским министерством из-за ограниченности средств действовало вполне в духе теории «двух флотов», намечая помимо крейсерской войны оборону своих берегов.

При этом военные приготовления не зависели от частичных изменений внешнеполитической обстановки. Так, несмотря на сделанное Гренвиллом 10 апреля в палате лордов заявление о скором возобновлении переговоров об афганском разграничении и положительную реакцию на него Лондонской биржи, восстановившей курс российских бумаг, ГМШ 11 апреля предупредил морского агента во Франции Е.И. Алексеева, чтобы он был готов организовать сбор разве дыхательной информации об Англии после ожидавшегося выезда оттуда В.М. Линдена [577].

12 апреля А.А. Пещуров приказал боевым кораблям начать кампанию. Через три дня П.С. Ванновский уведомил И.А. Шестакова секретным отношением, что в ввиду «политических обстоятельств может представиться необходимость в непродолжительном времени приступить к перевозке частей войск в Закаспийский край» [578].

У адмирала же все сильнее крепла решимость действовать ради предотвращения войны. 15/27 апреля в его дневнике появилась запись: «По дороге в Гатчину разговорился с Островским о злобе дня. Он просил меня просить Государя, чтобы он не упрямился и дал бы англичанам выход». И.А. Шестаков согласился, и после обычного доклада «попросил позволения говорить откровенно… Начал как моряк, выставил всю безнадежность на успех, сказал, что мы, конечно, будем уметь умирать, но без пользы. Все планы Государя о возрождении флота пойдут прахом. Деньги, которые дают теперь с охотою, возьмут назад, ибо истратят на войну. На Турцию надеяться нечего. Возрождающийся Севастополь сожгут, там нет укреплений… В случае неуспеха шансы могут перемениться и Европа, теперь к нам расположенная, пожалуй, повернется к англичанам. В случае неудач гидра революции опять поднимет голову». Управляющему министерством показалось, что царь «начал склоняться и вошедшему после меня Островскому сказал "нужно им (англичанам) что-нибудь уступить". Островский просил позволения сказать о моем разговоре Зиновьеву, чтобы там сообразно действовали» [579].

По словам И.А. Шестакова, 16/28 апреля Н.К. Гирс «был у Государя с докладом и нашел повелителя сговорчивее». Тем не менее, Александр III самостоятельных решений принимать не стал и назначил 19 апреля совещание по вопросу о предложенном Англией третейском суде. Узнав об этом в тот же день, А.А. Половцов 18 апреля встретился с великим князем Владимиром Александровичам с которым был в дружеских отношениях, и стал доказывать ему «необходимости для России мира», в ответ же услышал, что его собеседнику «тем легче будет выступить сторонником мира, что он уже писал на днях Государю письмо в этом смысле» [580].