Морская раковина. Рассказы

— Устройте его поудобнее, сделайте из рук носилки. Надо дать ему передохнуть несколько минут, чтобы он немного пришел в себя. А вы тем временем приспособитесь.

Миранда и Марискаль опустили почти безжизненное тело Пьедраиты на траву.

Все окружили больного.

Он дышал хрипло и тяжело. Потом открыл глаза, уже помутневшие, почти неподвижные, и с тоской взглянул на сына… Закашлялся… У него был сухой горловой кашель, тихий, еле слышный… до смешного похожий на воркованье кастильских голубей.

Насарио Монкада Вера отозвал в сторону Марискаля и Миранду и распорядился:

— Когда он немного отдохнет, возьмите его на руки… Но будьте осторожны… Во время кашля отворачивайтесь, чтобы на вас не попала слюна…

— Хорошо!

— Я не брезгую. Но болезнь есть болезнь… Когда человек умирает, из него вся дрянь выходит наружу…

— Да!..

Рамону Пьедраите с каждой минутой становилось все хуже и хуже. До вчерашнего дня он еще мог ходить сам. Правда, он уставал, но все же двигался.

Они предлагали оставить его в каком-нибудь поселке, но он хотел идти дальше, дальше…

Он говорил:

— Дайте мне дойти до Меласио Веги. Этот человек меня вылечит.

Меласио Вега был известным знахарем, он жил в четырех часах езды на лошади от дома Питы Сантоса, к которому теперь подходил отряд.

Рамон Пьедраита уже больше не думал об индейских колдунах из Санто-Доминго. Он верил, что его вылечит Меласио Вега…

— Он делает чудеса! Это он спас Тибурсио Бенавиде, а бедняге было еще хуже, чем мне…

— Да-да!..

У товарищей не хватало духу отказать Пьедраите и разрушить его последнюю надежду. И они шли дальше.

Между собой они говорили:

— Он не дойдет.

— Он дотянет только до дома Арриаги.

— Нет, дальше. Пожалуй, до Дуарте.

— А может быть, и еще немного…

— Еще?

— До Кальдерона.

— Нет, до Питы Сантоса, не больше…

Это сказал Насарио Монкада Вера. И он угадал.

— Пусть уж это случится здесь, по крайней мере здесь живет мой кум Ромуальдо.

— Может, его и дома нет, пасет стадо на холмах…

— Нет, он посылает старшего сынишку, а сам отдыхает. Ромуальдо уже старый.

— Да…

И вот сейчас они подходили к дому Питы Сантоса.

— Жаль, что мы не поспорили, а то я бы выиграл! — повторял Насарио Монкада Вера.

Через несколько минут он распорядился:

— Поднимайте его!

И прошептал еще раз на ухо носильщикам:

— Отворачивайтесь, когда он кашляет, чтобы на вас не попала слюна.

Медленно, «словно процессия на деревенской площади», отряд подошел к дому Питы Сантоса и остановился у входа.

Насарио Монкада Вера крикнул:

— Эй, кум Ромуальдо!

Ромуальдо Пита Сантос показался на плоской крыше бокового флигеля и радостно воскликнул:

— Входи, кум! Да будут благословенны глаза, которые тебя увидели!

И вслед за этим полюбопытствовал:

— Каким это ветром вас занесло в наши края?

Монкада Вера печально ответил:

— Мы пришли с нашим товарищем Пьедраитой, он немного болен… И мы хотели попросить тебя разрешить нам здесь переночевать…

— Конечно, кум! Ты же знаешь, что мой дом — твой дом.

— Где ты нас поместишь, кум?

— Наверху нет места, там сейчас наши родственники. Они приехали, чтобы посоветоваться с Меласио Вегой… Вы можете расположиться внизу.

— Нам все равно где.

— Так заходи же со всеми друзьями. Я распоряжусь, чтобы приготовили что-нибудь поесть… Вы с дороги и, конечно, устали…

— Спасибо, кум!

Рамона Пьедраиту устроили на дощатом полу, на груде грязных мешков из-под кофе и риса. Под голову ему подложили старое седло, сверху накрыли пончо.

Жена Ромуальдо, нья[10] Хуанита, женщина лет пятидесяти, крепкая и красивая, спустилась к больному.

Корнелио Пьедраита сел у изголовья отца. Музыканты не вошли в дом, они направились на берег реки и уселись над крутым обрывом, безмолвные, рядом со своими безмолвными инструментами.

Через некоторое время, словно сговорившись, они обернулись и посмотрели на большой барабан, который Корнелио Пьедраита оставил у входа.

Каждый из них мысленно задавал один и тот же вопрос:

— Кто же будет на нем играть?

И они не находили ответа.

Потянулись долгие томительные минуты; прошло около часа. С неба опускались сумерки, над почерневшей землей, над почерневшей водой сгущались тени…

С больным, кроме ньи Хуаниты, были теперь три ее дочери: три молодые индианки со строгими лицами и красноватым, словно древесина мангле, оттенком кожи… Мужчины разглядывали их, и печаль не помешала Эстебану Пачеко принять решение написать любовное письмо всем трем сразу; а Северо Марискаль думал, что они были бы благодатной почвой для процветания новых Марискалей…

Но девушки даже не поздоровались с ними.

Они спустились вниз, чтобы не оставлять мать одну и помочь больному умереть, как положено.

Теперь были слышны их голоса, читавшие молитву…

Они просили:

— О блаженный святой Мигель, повелитель небесного воинства, молись за него! Святой ангел, блаженный святой Хосе, заступник всех умирающих; молитесь за него!

Потом они начали читать отходную. Читала мать, дочери вторили ей…