Девушка улыбнулась жалостно, и глаза ее, искательные, робкие, стали похожи на глаза побитой собачонки.
— Ничего… — молящим шепотом повторила она.
— Ну ладно… — охотно согласился посетитель.
И ушел.
Официантка направилась к буфетной стойке.
— Что-нибудь перепало? — спросила хозяйка.
— Нет… только два реала, как полагается.
Она извлекла из кармана передника две монетки и положила их на оцинкованную стойку.
— Вот.
Хозяйка разохалась:
— Ну что за жизнь пошла… Всех жадность одолела… Что за жизнь…
Девушка уже не слышала брюзжащего голоса хозяйки.
Она торопилась к новому посетителю. Торопилась по привычке, но была как во сне, как в тумане. Перед глазами стоял родной дом, маленькие деревца какао, которые тянулись нескончаемыми рядами. И ее растревоженное сердце переполняла жаркая молитва к богу: пусть он не даст умереть сыну того человека, который только что повстречался ей в кабачке.
Облава
— Облава! Они хватают людей!
— Зачем?
— Гонят на войну.
— А-а…
По мере приближения отряда стало выделяться яркое пятно: вероятно, это было знамя, которое держал один из всадников.
— У них знамя…
— Да, это отряд правительственных войск.
На пороге своего крытого соломой домишки старый Панчо щепал полено рожкового дерева на растопку и беседовал со своим кумом Марио, который пришел к нему в гости.
— Устал я, — сказал Панчо, прислоняя топор к стене. — Когда становишься стариком…
— Какой ты старик! Ты еще можешь держать в руках винтовку.
— Я?! Что за глупые шутки, черт возьми!
Он побледнел. Его даже передернуло, словно речь шла о чем-то мрачном и внушающем ужас.
— Черт возьми! Что за шутки! — повторил он. — В мои шестьдесят лет…
— Вчера ты утверждал другое…
Панчо бросил на собеседника яростный взгляд.
— Мы с тобой кумовья, Марио, — сказал он, — и дружили еще мальчишками. Помнишь, однажды в кабачке мы с тобой сцепились из-за бабы, и ты меня победил не совсем честно. И я тогда смолчал. Я никогда на тебя не сердился… Но этого я тебе не прощу! И зачем только ты это сказал? Ты лучше, чем кто-нибудь другой, знаешь, сколько мне лет, знаешь, что я стар, очень стар, что я и с топором-то едва управляюсь.
— Все это ерунда, кум, самая настоящая ерунда.
— Вовсе не ерунда. Когда начнется облава…
— Тебя-то не схватят. Ты уже никому не нужен. А вот твоего сына Рамона, если они его увидят…
— Моего сына?
— Конечно. Он молодой парень и вполне годится в солдаты.
Старый Панчо снова побледнел. Невольно он посмотрел наверх и вздохнул — там, на втором этаже, был его сын.
— Моего сына, — пробормотал он. — Кажется, тебе это доставит удовольствие, Марио. Конечно. У тебя ведь одни девчонки, а девчонки годятся только для…
Он осекся, увидев, что его приятель резким движением отбросил сигару, — это было признаком того, что Марио пришел в ярость. Панчо имел основания бояться вспышек его гнева: хоть куму было ничуть не меньше лет, чем ему самому, он все еще хорошо владел кулаками и ножом. В свое время Марио был в их краях лучшим «мастером ножа». И Панчо изменил конец своей последней фразы:
— … а девчонки ни на что не годятся…
Отряд приближался с каждой минутой. Теперь он был прекрасно виден. Он состоял из двадцати одетых в мундиры всадников.
— Они из эскадрона Ягуачи. Теперь я вижу.
Панчо начал нервничать.
— Это правда, что они хватают людей?
— Правда. Они гонят их на войну.
— А почему мы воюем?
— Не знаю… Говорят, из-за какой-то земли.
— Из-за земли?! Черт возьми! Кому это нужно?
И, показывая на огромные поля, которые по прихоти помещика остались необработанными, Панчо добавил:
— Земли здесь хватает… Куда еще больше? И в конце концов, после смерти каждый получит свое.
— Видно, в других местах хоронят по-другому…
— Да!
В этот момент отряд остановился у дома землевладельца, минутах в десяти ходьбы от жилища старого Панчо.
— Уже совсем близко! — сказал он. — Они у дома с черепичной крышей.
Марио посоветовал:
— Спрячь Рамона.
— Конечно, черт возьми!
С необычайным проворством Панчо взбежал наверх по крутой лестнице, имевшей лишь подобие ступенек из тонких стволов мангле. Он тотчас же вернулся.
— Я ему сказал, чтобы он ушел через кухню, в заднюю дверь, и спрятался в болоте под мостом.
— Правильно. Не беспокойся.
— Знаешь, он не хотел уходить. Видите ли, родина… и все такое прочее…
— Ну, еще бы… Парень ходил в школу?
— Да, немного.
— Ну вот… Смотри, они уже здесь, эти собаки.
Через несколько секунд солдаты поравнялись с домом. Усталый знаменосец опустил древко на землю, и национальный флаг лениво заплескался на ветру, словно вступая во владение этими землями, где он никогда раньше не был. Лошади шумно дышали, флаг хлопал по их мордам и скоро стал мокрым и грязным от слюны.
Командир отряда, молоденький смуглый зеленоглазый капитан, спросил, обращаясь к индейцам, которые смотрели на него с явным изумлением:
— Кто из вас Панчо Рохас?
Панчо, сняв шляпу, приблизился.
— Это я, полковник! К вашим услугам!
— Твой хозяин сказал мне, что у тебя есть сын, — улыбаясь, произнес военный. — Он здесь?