Морская школа

– Не прохладно, а холодище дикий, – ответил Мат­веев. – Простынешь! Иди оденься потеплее. Я отправил Илько одеваться, он тоже выскочил в одной рубашонке. Да еще рисовать на таком холоде вздумал!

Кочегар повернул меня за плечи и легонько подтолк­нул к двери кубрика!

– Иди, иди!

Минуту спустя, натянув куртку, я снова был у борта. Появился и Илько.

Мой приятель по-прежнему увлекался рисованием. Вот и сейчас он захватил с собой краски, кисти и лист плотной ватманской бумаги. Но рисовать ему не приш­лось. Мешал сильный ветер, хотя Илько и пытался ук­рыться от его буйных порывов за трубой.

А казалось, как хорошо бы запечатлеть на бумаге бушующий залив: темно-зеленые волны, сверкающую россыпь брызг и рвущиеся с мачт и флагштоков цвети­стые флаги! Как меняются краски со сменой погоды! Я был уверен, что Илько мог передать на бумаге не только краски, но и все движение в порту, весь шум шторма: свист ветра в снастях, удары флагов, гром прибоя. Даже горьковатый вкус волны моряны, даже острый запах из сельдяной бочки, прибитой волнами к борту «Снэрка», – все мог передать Илько. Всему это­му его научил Петр Петрович – замечательный чело­век, большевик, художник. Он первый позаботился о судьбе бедного ненецкого мальчика. Хотя я никогда не видел Петра Петровича, но хорошо представлял его и всегда с благодарностью за Илько вспоминал о нем.

– Нет, рисовать нельзя! – с досадой сказал Илько, пряча в карман коробку с акварельными красками.

– Да, здорово штормит!

– Вот если бы нас такой шторм застал в море, – заметил Матвеев, повернувшись спиной к ветру и сло­жив ладони корабликом, чтобы закурить папиросу, – все кишки бы у вас вывернуло.

– Не вывернуло бы, – убежденно сказал я. – Как-нибудь выстояли бы…

После завтрака механик поручил мне и Илько очень ответственную и нелегкую для нас работу – разобрать донку. Он так и сказал:

– Попробуйте разобрать самостоятельно.

Конечно, это только так говорилось – «самостоя­тельно». Старший машинист Павел Потапович все вре­мя находился неподалеку от нас, хотя и делал вид, что нисколько не интересуется разборкой донки. А сам то и дело украдкой поглядывал на нас и ухмылялся, когда у «самостоятельных» что-нибудь не получалось.

Все-таки мы успешно справились с заданием и об­ращались за помощью к Павлу Потаповичу не больше пяти раз.

После работы мы разговаривали только о «нашей» донке. Хорошо бы нам поручили ее и собрать. Интерес­но, как она теперь будет работать? Я пытался уверить кочегара Матвеева, что скоро мы сможем взяться само­стоятельно и за ремонт главной машины. Вот бы еще нам на подмогу Костю Чижова! С этим парнем можно за любое дело взяться. Жаль, что его нет с нами на «Октябре». Где ты, где ты, наш дружище, Костя? За­быв о донке, мы стали с увлечением и восторгом рас­сказывать команде о Косте, о том, какой он умный, сме­лый и находчивый.

…Три дня и три ночи штормило. Три дня и три ночи на мачте над портовой конторой болтались терзаемые свирепым ветром штормовые сигналы. Казалось, залив кипел. Злые мутные волны, шипя и пенясь, ожесточенно таранили причалы и борта океанских пароходов. Мел­кие суденышки – боты, катера, буксиры – утомленно кланялись волнам, словно просили о передышке.

На четвертые сутки шторм притих. Флаги на судах уже не трещали и не хлопали, а неслышно шевелились, то лениво взмывая, то снова опадая на флагштоки. За­лив посветлел, и волны, присмирев и спрятав свои пен­ные гребни, стали отлогими и ласковыми.

Загрохотали якорные цепи, застучали на ботах дви­гатели. Отстоявшись, суда снова покидали порт.

Из-за шторма «Октябрь» вышел в море с опозданием почти на полсуток.

Позавтракав, мы с Илько стояли у правого борта и любовались синеющим вдали высоким скалистым бере­гом. До моей вахты оставалось около часа.

– А на будущий год тоже учениками будем пла­вать? – спросил Илько.

– На будущий – машинистами, – ответил я. – Школу закончим весной, и останется для практики одна навигация.

Илько некоторое время раздумывал, потом сказал мечтательно:

– Тогда в отпуск поеду в Москву. Я никогда не был в Москве… А теперь опять поеду на Печору, в тундру, к своим…

«Октябрь» взял курс на Архангельск. Скоро мы бу­дем дома, в родной Соломбале.

Пришел ли с моря Костя Чижов? Выезжает ли дед Максимыч на рыбалку? Мама, наверно, беспокоится за меня – был шторм… Бывает ли у нас лесник Григо­рий? Как живет морская школа?

Признаться, я очень соскучился по нашей милой Соломбале.

Всего десять дней продолжался наш рейс, но поче­му-то кажется, что «Октябрь» уже давным-давно ушел из Архангельска. Как много за это время мы повидали и пережили!

Чередовались вахта за вахтой.

«Октябрь» одиноко шел по океану, оставляя на от­логих волнах длинный пенистый след. Свободные от вахт часы мы с Илько проводили на палубе. Иногда к нам присоединялся Павлик Жаворонков.

В горло Белого моря «Октябрь» вошел рано утром. В Белом море нам встретилось несколько пароходов и ботов, шедших из Архангельска.