Морская школа

Но вот река расширилась, и уже стал виден морской простор. Вскоре «Октябрь» вышел в Белое море.

Длинный низкий остров с одинокой башней маяка разлегся в море, недалеко от устья Северной Двины.

– Мудьюг, – сказал кто-то из команды.

Так вот он какой, этот остров смерти. Здесь были в заключении отец Кости – котельщик судоремонтных ма­стерских большевик Чижов – и отец Оли – капитан Лукин.

И я вспомнил недавние страшные дни арестов, рас­стрелов, издевательств – палаческие дни кровавых аме­риканских и английских захватчиков.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ В ПЕРВОМ РЕЙСЕ

Я проснулся с необычным чувством. Какая-то непо­нятная сила поднимала меня вместе с постелью и по­душкой. Вдруг эта сила словно пропала, и я стал мед­ленно опускаться. Откуда-то доносился глухой и тоже непонятный шум.

Открыв глаза, я увидел большой медный чайник, раскачивающийся над столом, словно маятник. Чайник висел на крючке.

Иллюминаторы были закрыты и крепко завинчены ушастыми гайками-барашками. В толстые стекла то и дело била волна.

– На вахту пора, – сказал кочегар Матвеев. – Вставай завтракай.

Я поднялся и стал одеваться. Тут обнаружилось, что пропал один ботинок. Странно… Куда он мог деваться? Может быть, кочегары решили надо мной подшутить и спрятали ботинок? Но вскоре оказалось, что «подшутил» надо мной шторм. Мой ботинок «уехал» в другой конец кубрика, и я насилу его разыскал.

Завтракать не хотелось. Я выпил кружку горячего чая и вышел на палубу. Шторм был не сильный, но кач­ка изрядно чувствовалась. «Октябрь» одиноко шел по неспокойному морю, сплошь покрытому мутно-зелеными валами. Когда палуба опускалась, на нее взлетали бесчисленные брызги воды. Вокруг стоял непрерывный и монотонный шум моря. Берегов не было видно.

Уже пробило восемь часов, и я поспешил в машин­ное отделение на вахту. На палубе было прохладно. В машинном отделении меня приятно обдало теплом. Здесь горело электричество и после мокрой, обдуваемой ветром палубы казалось уютно. Свет электрических лам­почек красиво искрился на полированных частях маши­ны, обильно смазанных маслом.

Машина работала неравномерно. Когда корма паро­хода поднималась и винт оголялся, машина работала быстрее. Но стоило корме опуститься, винт получал в воде нагрузку, и машина поворачивала коленчатый вал медленно, с трудом.

Старший машинист Павел Потапович объяснил, в чем заключается моя работа во время хода. Мне нужно было смазывать машину и щупать подшипники – про­верять, чтобы они не нагревались.

Смазывать на ходу главную машину вначале каза­лось очень трудно. Носочек масленки никак не хотел попадать в воронку, и масло лилось впустую. Но вскоре я освоился и научился смазыванию. Некоторые части машины смазывались не маслом, а просто мыльной во­дой из специальной спринцовки. Это было даже инте­ресно – пускать струю воды на машину. Еще совсем недавно в Соломбале я делал такие спринцовки из труб­чатого растения, которое у нас называлось бадронкой.

Щупать подшипники оказалось сложнее. Было не­много страшновато смотреть, когда Павел Потапович выбирал момент и в такт машине несколько раз спокой­но накладывал руку на движущийся вкруговую мотылевый подшипник. Но на первой же вахте я научился и этому делу.

Перед окончанием вахты я почувствовал тошноту. И в это самое время Павел Потапович послал меня в тоннель набить густым маслом – тавотом – подшипни­ки главного вала. Тоннель – узкий и низкий коридор – шел от машинного отделения к корме. На корме качка ощущается особенно сильно. Кроме того, воздух тесного тоннеля насыщен испарениями масла.

Я еще сильнее ощутил головокружение.

Поспешно набив коробки маслом, я выбежал из тон­неля. Вероятно, вид у меня был жалкий, потому что старший машинист спросил:

– Ты чего побледнел? Море бьет?.. Ну, беги скорее на палубу!

На палубе от свежего воздуха мне стало легче. Ми­нут десять спустя подошел кочегар Матвеев, тоже сме­нившийся с вахты:

– Какова первая ходовая вахта? Пойдем умывать­ся, да перекусить надо. Проголодался я здорово.

Качка так подействовала, что я не мог даже думать о еде. И тем удивительнее было смотреть, с каким аппе­титом уничтожал обед кочегар Матвеев.

– Во время качки мне поесть только подавай, – намазывая хлеб маслом и ухмыляясь, сказал он. – Во время качки у меня аппетит двойной. И тебе советую есть побольше. Кто не ест, тот к морю никогда не при­выкнет. Заставить себя нужно.

Он взял ломоть хлеба и густо посолил его:

– Вот для начала такой бутерброд съешь, а потом постепенно привыкнешь – все будешь употреблять.

На Илько качка совсем не действовала. Он отстоял свою вахту как ни в чем не бывало. Но к этому времени и я уже освоился с качкой.

Так началась наша морская жизнь.